|
— Как номер в отеле, — пробормотала она. — Мыло, шампунь и фен… — За исключением того, что эта комната украшена произведениями искусства стоимостью в миллионы долларов. — Это все оригиналы? — Насколько я могу судить. — Пол, нам надо что-то решать с Маккоем. Он зарвался. — Согласен. Но посмотри на Лоринга. Он совсем не такой, как я представлял. — Ты насмотрелся фильмов про Джеймса Бонда. Он просто богатый старик, который любит искусство. — Он воспринял угрозы Маккоя слишком спокойно, на мой взгляд. — Может, нам позвонить Паннику и сообщить, что мы остались здесь переночевать? — Я не думаю. Давай пока просто послушаем. Но я голосую за то, чтобы выбраться отсюда завтра. — От меня ты жалоб на этот счет не услышишь. Рейчел развернула полотенце и не спеша стала натягивать трусики. Пол не мог оторвать глаз от треугольника вьющихся волос внизу ее плоского живота, тщетно стараясь оставаться равнодушным. Она подняла ногу, и ему открылся розовый бутон тщательно выбритой промежности. — Это нечестно, — сказал он, ощущая набухание не умеющей размышлять плоти. — Что? — Ты тут вертишься голая. Рейчел поправила трусики на крепкой попке, подошла и села к нему на колени. — Я искренне говорила прошлой ночью. Я хочу попытаться снова. Он смотрел на Снежную королеву, почти голую и такую желанную. — Я никогда не переставала любить тебя, Пол. Не знаю, что со мной случилось. Думаю, что моя гордость и злость перевесили все остальное. Был момент, когда мне казалось, что я задыхаюсь. Ты тут ни при чем. Это только я. После того как я стала судьей, что-то произошло. Я не могу объяснить. Она была права. Их проблемы возросли после того, как она приняла присягу. Возможно, свою роль сыграло удовлетворение от того, что все вокруг твердили ей «да, мэм» и «ваша честь». Это чувство было трудно оставить за порогом офиса. Но для него она была Рейчел Бейтс, женщиной, которую он любил, а не предмет поклонения или сосуд мудрости Соломона. Он спорил с ней, говорил ей, что надо делать, и ворчал, когда она этого не делала. Возможно, спустя некоторое время разительный контраст между их мирами стал слишком большим. Все неимоверно усложнилось, и однажды она окончательно избавила себя от одной из сторон жизненного конфликта. — Смерть отца и все эти события вернули меня домой. Вся семья мамы и отца была убита на войне. У меня никого нет, кроме Марлы и Брента… и тебя. Ее пышная грудь с набухшими, жаждущими ласки сосками нежно касалась его лица. Пол смотрел на нее и, как прежде, терял голову от возбуждения. — Я говорю искренне. Ты моя семья, Пол. Я совершила огромную ошибку три года назад и признаюсь тебе в этом. Я была не права! Он точно знал, насколько трудно ей было сказать эти слова. Но он хотел понять: — Почему сейчас? — Прошлая ночь, когда мы носились по аббатству, висели на этом ужасном балконе, я подумала о доме. Ты приехал сюда, когда понял, что я в опасности, и многим рисковал из-за меня. Мне не надо было все так усложнять. Ты не заслужил этого. Все, о чем ты меня когда-либо просил, — это немного мира, покоя и постоянства. А я все только усложняла! Пол никак не мог выбросить из головы Кристиана Кнолля. |
