Я не хотел, чтобы все так вышло.

Мама, Отец, Меридиана. Никто из нас не заслужил этого.

Этот народ, который сейчас ненавидит меня, не заслужил беспорядков и боли, которые их ждут во власти Парламента.

Семья.

То слово, которое еще совсем недавно имело самое главное значение в моей жизни, вдруг утратило всякий смысл.

Я позволил скупой слезе скатиться по своей щеке, когда окончательно осознал то, что никто из них не выжил. Может быть, только Мэри. Они же не посмели бы убить ребенка...?

Еще как посмели бы. Они бы перерезали ей горло в два счета, если бы хоть на миг увидели ее невинное детское личико.

Перед глазами замелькала Мэри - по пухлым щекам стекают горючие слезы; нож, представленный к ее шее, породил на свет небольшие капли крови, вытекающие из вен...

Всего одно движение. На каждом из нас. И весь остаток нашего рода навсегда истреблен и погружен в подземелья.

Нет. Ее наверняка оставили, для того чтобы бы она служила фарфоровой куклой для всего народа. Игрушкой, которая бы напоминала о том, что в этой стране когда-то существовали Виндзоры.

Ее будут выставлять на телевидении, водить по светским сборищам и одевать в красивые платья. Шептаться за ее спиной и показывать пальцем в затылок, заклиная:

{"...Посмотрите. Это все, что осталось от королевской крови. Она - последняя."}

А потом, когда она достигнет детородного возраста, убьют и ее. Чтобы она не родила на свет нового наследника.

- Щенок, - грубый голос и стальная хватка на моем плече вывели меня из состояния бессознательного бреда и копания в собственных воспоминаниях и мыслях, - ну, как тебе, понравилось, лжецарский ублюдок?!

Мерзкий запах дыхания палача вызвал во мне приступ рвоты. Его касания были отвратительны. Никто и никогда не прикасался к нам. Не говоря уже о такой бесцеремонности и неуважении к собственному правителю.

Мужчина, обезображенный железной маской, которая полностью скрывала его лицо, не могла утаить красноту в его бездушных глазах. Еще неделю назад я мог отдать приказ, который навсегда бы отделил его голову от тела.

- Я убью тебя, - прошипел я сквозь сжатые зубы. - Никто не смеет так разговаривать со мной. Никто не смеет так обращаться... С королем. - Последнее слово едва вырвалось из моих легких. В данной обстановке протеста мои писк о собственной крови выглядел теперь бессмысленным.

И палача это только позабавило.

- Король, - вслух фыркнул он, давая мне подзатыльник. Толпа одобрительно загудела, мечтая о том, чтобы шоу продолжилось. Я же нашел в себе силы открыть глаза шире и посмотреть в лица этих потерянных, заблудших душ, которые оказались пешками в руках нашего государства.

Я бы хотел их ненавидеть.

Хотел ненавидеть за то, что восемнадцать лет они улыбались мне и восхваляли меня, а теперь с такой страстью требовали моего позора. Они желали, чтобы палач убил меня.

Но я чувствовал только любовь. Безграничную любовь к своему народу.

Именно этому меня учила мать.

Это все, что у меня осталось от моей семьи, - знания. Моральные принципы, которые живут во мне и просятся наружу.

Они хотят уничтожить их во мне. Все до единого. В глубине души я понимал, что лучше умереть, чем отправиться в Адинбург.

И именно поэтому они приготовили мне именно такую участь. Навсегда окрестили клеймом позора, заковали в цепи и отправили в Чистилище.

- С этого дня ты - жалкий червяк, отмеченный ненавистью всего народа. Ты заслужил это, - тихо прошептал мне на ухо палач, в который раз одаривая меня своим мерзким запахом. Под четкие и громкие удары барабана он вел меня к машине, держа за волосы на макушке.

Люди кричали.

Они ненавидели меня.

Мои босые ноги врезались в камни на земле, но, вместо того чтобы завыть от боли, которая разрывала мою душу, я собрал все свои последние силы и высоко поднял подбородок.