— Навряд ли, — покачал головой Ведающий и повернулся к Крису: — Попробуй ты с ней связаться. Внуши ей, чтобы она вернулась!

— Я не Маргитта и не умею воздействовать на расстоянии. — Юноша чувствовал себя бессильным, и от этого становилось еще паршивее. Возможно, если бы девушка сбежала по вине Батори, Крис бы сейчас так не мучился угрызениями совести.

От былого самообладания Этери не осталось и следа. Подскочив к другу и схватив того за грудки, он в бешенстве прокричал:

— Ты хотя бы должен попытаться! Потому что это наш единственный шанс ее спасти! Из-за тебя Эрика может погибнуть!

Повисло молчание. Кристиану очень хотелось ударить ведьмака, чтобы тот перестал, наконец, обвинять его во всех мыслимых и немыслимых грехах; лишь неимоверным усилием воли заставил себя сдержаться. Подойдя к окну, запрокинул голову и, всматриваясь в озаряемое вспышками темное небо, стал концентрироваться на необычном послании, не имея в душе уверенности, что оно отыщет своего адресата. И лишь желание вернуть Эрику вселяло в Кристиана хоть маленькую, но надежду.

Я шла по городу, не разбирая дороги, чувствуя, как последние силы покидают меня. Только призывный голос Маргитты, непрестанно звучащий в ушах, заставлял переставлять ноги, медленно сокращая расстояние между нами.

Всюду сновали люди в ярких одеждах. Их лица, сияющие от счастья, вызывали во мне отвращение. Проклятые лицемеры! Корчат из себя счастливчиков в угоду своей несносной богине! Небо то и дело рассекали снопы ярких огней. Фейерверки пронзали тьму, наполняя пространство монотонным гулом. Смешиваясь со множеством голосов, он отдавался в моей голове острой болью. Хотелось заткнуть уши, приказать всем умолкнуть и не отвлекать меня от единственно правильных слов, путеводной звездой ведущих навстречу свободе.

Дома, украшенные светящимися гирляндами, напоминали новогодние елки. Разряженная толпа кружилась вокруг меня в нескончаемом хороводе, способном в любую минуту сомкнуться и преградить дорогу. И тогда уже не будет спасения от этого ненавистного многоликого ада.

Глаза застилали слезы. Мир превратился в мозаичную картину, которая подобно хамелеону меняла свои очертания и окраску. А сама я себе казалась лишь плодом фантазии обезумевшего абстракциониста.

— Эрика… — послышалось совсем рядом.

Я на мгновение остановилась. Кристиан снова повторил мое имя, и оно, словно эхо в гулком ущелье, разбилось на множество звуков, повторяющихся друг за другом. Обхватив себя за плечи и стараясь не смотреть на ликующую толпу, бросилась вперед. Куда угодно, только бы убежать от преследующего меня голоса!

— Эрика…

И тут же вторила ему Маргитта:

— Не слушай его! Я тебя жду…

Кто-то сильно толкнул в спину, и я упала на колени; словно кающаяся Магдалина, не находила в себе сил подняться. А равнодушная толпа обтекала со всех сторон, и никому до меня не было дела. Как же я их всех ненавижу!

— Эрика, — настойчиво повторял венгр.

— Ну, иди же! — призывала Маргитта.

Окончательно запутавшись в этом разноголосии, я стояла на коленях посреди улицы, безвольно опустив руки. Может, это и есть тот спасительный перекресток, на который меня привел Господь Бог, но разве он расслышит мои слова в несмолкаемом гомоне? Возможно, правильней будет сейчас замереть и просто плыть по течению, пока весь остальной мир сходит с ума в праздничной лихорадке.

Кто-то легонько коснулся моего плеча. Подняв голову, я встретилась взглядом с пожилой женщиной. Из-под низко опущенного платка, расшитого цветными нитями, выбилась прядь седых тусклых волос, а в черных глазах я прочла беспокойство.

Она протянула мне руку, помогая встать на ноги, и, чуть приобняв, тихонько шепнула:

— Не слушай никого.