|
Остальное время он, с Митиного дозволения, проводил в ремонтной мастерской, где вместе с тамошними умельцами сооружал из списанной аппаратуры всевозможные электронные цацки, ходко шедшие на Охтинской ярмарке. Созданные Смолиным миниатюрные камеры-шпионы, электронные отмычки и блокираторы для замков, оберегающие от этих самых отмычек квартиры зажиточных граждан, противоугонные системы повышенной надежности и «щупы» для отключения автомобильной сигнализации давали бывшему наладчику точных приборов небольшой, но весьма облегчающий жизнь приработок, некоторой частью которого он неизменно делился с Маркушевым. Митя находил это справедливым и всячески поощрял тягу Григория Степановича к технике, охотно доглядывая за оставленными на его попечение экранами напарника. Работа была — не бей лежачего, особенно если учесть, что за два года мелкие ЧП возникали всего три раза, и ни одного из них не произошло в воскресенье. И произойти, согласно статистике, в ближайшие десять лет во время Митиных дежурств не могло.
Единственное, чего Маркушеву со Смолиным следовало опасаться, — это иррегулярные обходы служебных помещений Петропавловского отделения Санкт-Петербургского Маринленда бдительной администрацией. Проклятые обходы дамокловым мечом висели над отлично сработавшимися партнерами, но и эта проблема благодаря счастливому стечению обстоятельств, Митиной изворотливости и смазливой внешности была в конце концов успешно преодолена. Электронный замок на двери тихонько щелкнул. Митя бросил последний взгляд на экраны, где фиксировались передвижения трех групп туристов по различным участкам Петропавловской крепости: Иоанновскому и Алексеевскому равелинам и маршруту Бастион Головкина — Нарышкина — Монетный двор. Все вроде в порядке. Сняв руки с панели управления камерами, он лихо крутанулся на вертящемся кресле и увидел вошедшую в комнату наблюдателей рослую блондинку, затянутую в синюю униформу служащих Маринленда. — Валия, свет очей моих! — нарочито радостно приветствовал гостью Маркушев, с чувством процитировав: У Пушкина, правда, встрече с Русланом радовался старый чародей, но Валия Смалкайс знать этого не могла, ибо, будучи латышкой, с русской классикой была незнакома. Как и все, от мала до велика, начальники питерского Маринленда, среди которых по традиции не было ни одного русского, она умела кое-как изъясняться на здешнем варварском языке, но с чтением дело у нее обстояло неважно, и Митя мог не опасаться быть уличенным в плагиате. Если женщина хочет, чтобы любовник крапал в ее честь стишки, — она их получит, а коль скоро сам Митя в стихосложении не силен, почему бы не призвать на подмогу мэтров, чьи имена еще смутно брезжили в его памяти, невзирая на то, что после окончания Митей школы прошло уже почти десять лет. — Как мило ты скасат! Как шарко там наверх — уф! — Валия Смалкайс ткнула пальцем в потолок и со стоном облегчения опустилась в кресло Григория Степановича. — Тела и тут корошо, та? — Отлично! — браво подтвердил Митя, извлекая из-под пульта заранее припасенную бутылку и рюмки, соседствующие на пластиковом блюде с огромных размеров апельсином. — Какая прелест! Милый мой малчик! — растроганно протянула Валия, глядя, как Маркушев розочкой взрезает кожуру апельсина и ловко разделяет его на дольки. У нее были причины называть Митю мальчиком, ибо она была старше его раза в полтора. Через год ей стукнет сорок, срок контракта истечет, и она вернется наконец в дорогую свою Латвию, к дорогому супругу и ставшим уже совсем взрослыми деткам. А пока надо зарабатывать деньги, и терпеть, и радоваться маленьким радостям, которые так трудно получить в этом ненавистном городе. — Что секотня пем? — Бразильский ром. Раз уж они его на экваторе трескают, так и нам он нынче в самую пору придется. |
