Одна из изготовленных Григорием Степановичем камер-шпионов работает и сейчас, но какой Мите прок с того, что он сумеет достойно отомстить этой пышнотелой лапсаньке, после того как его попрут из Маринленда? А намекни он ей о существовании веселых дискет, один бог знает, что она выкинет. Во всяком случае, приработкам Смолина, а значит, и его, Митиным, тоже придет конец.

И так плохо и этак нехорошо, размышлял Маркушев под аккомпанемент вскриков и постанываний Валии, совершенно забыв о ленте светящихся экранов и туристах, за передвижением которых по Петропавловской крепости именно сегодня ему следовало бы глядеть в оба.

3

Открытая платформа опустилась на семь футов под воду и застыла, чтобы туристы сделали положенное количество контрольных вдохов и выдохов и проверили исправность работы приемно-передающей аппаратуры «бабочек». Экскурсовод в последний раз пересчитала своих подопечных: шестнадцать человек. Прозвучало столь любимое русскими и повсеместно употребляемое здешними гидами гагаринское: «Поехали!» — после чего платформа плавно пошла в глубину.

Эвридика кинула взгляд на браслет глубиномера и, задрав голову, стала наблюдать за тем. как бледнеет и удаляется от нее сверкающая изнанка водной поверхности. Воздушные пузырьки серебристыми хвостами устремились вверх, и молодая женщина, почувствовав, как засвербело в ушах, сделала несколько глубоких вдохов, сопровождаемых глотательными движениями. У неопытных ныряльщиков боль в ушах возникает после двадцати футов погружения из-за давления, возрастающего сразу вдвое по сравнению с атмосферным. После тридцати-сорока футов оно увеличивается уже медленнее, и организм приспосабливается к нему без напряжения.

Чем глубже опускалась платформа, тем заметней менялось освещение. Вода, казалось, становится все темнее и гуще, рыжие и красноватые оттенки исчезли, сине-зеленый сумрак надвинулся, обступая туристов со всех сторон, а затем его прорезал холодный, рассеянный свет прожекторов, установленных во дворе бывшего Артиллерийского музея.

Несколько минут еще погружались, и Эвридика успела рассмотреть нацеленные прямо на нее жерла орудий и остроконечные оголовья ракет, венчавших громадные, неповоротливые машины, напоминавшие исполинских чудищ, застывших на дне двора. Кто-то придушенно ахнул, и экскурсовод скомандовала:

— Следуйте за мной по световому коридору. — Оттолкнулась от рифленого пола платформы и грациозно поплыла над грозными орудиями к бледно-голубому тоннелю, пробуравленному в сумраке укрепленными на тросах фонарями.

Эвридика последовала ее примеру, с радостью ощутив накатывающее чувство освобождения от земной тяжести. Она представляла себя птицей, способной парить на какой угодно высоте, кувыркаться, повиснуть вниз головой, выписать мертвую петлю или любую другую фигуру высшего пилотажа. Пьянящее чувство свободы поднималось и вскипало в ней, словно пузырьки газа в шампанском, заставляя забыть и об экскурсии, и об Уилле, пренеприятнейший разговор с которым был необходим и неизбежен, и даже о том, что находится она в чужом, недобром городе, ставшем в течение суток могилой миллиона с лишним человек не далее как полвека назад.

Состояние эйфории длилось недолго, и, очнувшись, Эвридика с некоторым смущением огляделась по сторонам, но, похоже, ее спутники испытывали сходные чувства и были не прочь порезвиться и покувыркаться в мире, почти лишенном тяжести, если бы не опасались выглядеть стадом упившихся бегемотов, вообразивших себя небесными птахами. Звучавшие в наушниках смех и бессмысленные восклицания сменились хмыканьем и покряхтыванием, которые, в свой черед, прерваны были призывом привыкшей к подобной реакции туристов экскурсовода:

— Леди и джентльмены! Мы начнем нашу экскурсию с того, что проплывем над бастионом Головкина.