— Где мой узелок? — взволнованно спросила Афра.

Мельник неохотно покачал головой и кивнул на тот угол, в котором она оставила свои пожитки несколько дней назад. Афра прижала его к себе, как сокровище, и на минутку остановилась.

— Да пребудет с тобой Господь! — голос мельника, уже спускавшегося вниз, вернул ее в реальность. Внезапно девушка почувствовала, что всю мельницу шатает, как корабль на волнах. Держа узелок перед собой, она поспешила к лестнице и успела сделать всего два или три шага, когда над ней рухнул потолок. Балки, державшие его, надломились и упали в клубах пыли, как подкошенные соломинки.

Афру ударило по голове, и на секунду ей показалось, что она теряет сознание, а потом девушка почувствовала, как кто-то крепко схватил ее за руку и потянул за собой. Она безвольно последовала за ним по воде. Очутившись наконец на суше, она осела на землю.

Ей казалось, что она видит сон о том, как у нее на глазах мельница зашаталась и с той стороны, где было колесо, медленно осела, подобно забитому быку. Раздался чудовищный скрип, похожий на тот, когда буря вырывает с корнем старое дерево, и Афра замерла. Потом все стихло, и настала жуткая тишина. Слышно было только клокотание воды.

Внезапно из-за низких туч показалось солнце и осветило всю картину. Остатки мельницы поднимались из воды, как остров, а вода кружилась и пенилась, прокладывая себе путь. Мельник смотрел неподвижным, почти что безучастным взглядом прямо перед собой, прижав руки ко рту. Дети испуганно глядели на родителей. Один из работников по-прежнему держал Афру за руку. Из руин дома поднимался мерзкий гнилостный запах. Крысы с писком пытались выбраться из руин.

Чтобы спала вода, потребовались весь день и вся следующая ночь, которую они провели в деревянной хижине неподалеку. Молчали все, даже дети.

Первым заговорил мельник.

— Вот оно как, — начал он, беспомощно всплеснув руками и потупив взгляд. — Ни крыши над головой, ни еды, ни денег. Что-то теперь будет?

Мельничиха повернула голову в одну сторону, потом в другую. Обращаясь к Афре и работникам, она тихо сказала:

— Идите своей дорогой, найдите себе новое пристанище, место, которое даст вам заработок. Вы же видите, мы все потеряли. Единственное, что у нас осталось, — это наши дети, и я не знаю, чем мне их кормить. Вы должны понять…

— Мы понимаем тебя, мельник, — кивнул Ламберт, работник. У него были рыжие всклокоченные волосы, торчавшие во все стороны. Сколько ему было лет, он и сам бы не сказал, но морщины вокруг глаз свидетельствовали о том, что он уже немолод.

— Да, — подтвердил другой работник, по имени Готфрид. В отличие от Ламберта, он был молод и не любил долгих речей. На добрую голову выше Ламберта, широкоплечий и бородатый, с не очень длинными прямыми волосами, он был почти красив и походил скорее на горожанина, чем на работника мельницы.

Афра только молча кивнула. Она сама не знала, как жить дальше, и ей было трудно сдержать слезы. Несколько дней она вела размеренный образ жизни, у нее были работа, еда и постель. Эти люди были добры к ней. А что теперь?

На следующий день ранним утром Афра и работники тронулись в путь. Готфрид знал одного зажиточного крестьянина, двор которого находился на холме за долиной. Тот был жадюгой и скупердяем, гордым, как павлин в курятнике, из-за чего его называли исключительно Пауль-павлин, но, когда Готфрид привез ему зерно на помол, предложил ему работу и хлеб, на случай если у него что-то изменится.

По дороге к Хагельштольцу они почти не разговаривали. И только спустя много часов Ламберт начал живописно рассказывать истории из своей жизни, большей частью выдуманные, но ни Готфрид, ни Афра к ним не прислушивались. Оба были слишком поглощены мыслями о себе и о том положении, в котором они внезапно оказались.