Изменить размер шрифта - +

Выйдя за деревню, он почувствовал себя выброшенным в незнакомое место, из которого неизбежно надо выбираться, неизбежно тащить за собой время, особенно тягостное в непонятной, растущей тревоге. Казалось, он сам, прежний, ушел, не дожидаясь, вперед, а догонять нет ни сил, ни желания. Тенишев сбросил с плеча сумку и сел на траву у самой дороги. Исчез привычный шорох собственных шагов, и стало тихо. Но через минуту тишина уже оживала, гудел воздух, и высокие облака плыли, не останавливаясь. Он откинулся навзничь на траву и закрыл глаза.

 

Тенишев приходил к Дане после долгих блужданий по городу, словно этим и приготавливал свой приход. Осенью, когда еще не начинались долгие дожди, туман и изморось опускались вечерами на улицы, фонари сияли в мокрых ветках радужными застывшими пятнами, и под ними блестел мокрый асфальт. Ветра не было, лишь в подворотни втягивался сырой воздух, и хотелось вслед за ним поворачивать голову.

Лестница в подъезде, вызывающая раздвоенное чувство – и знакомая, и чужая, – как соседский дом в деревне, почти повторяющий родной, но с чужим запахом. Тенишев медленно поднимался, расстегивая плащ, и останавливался перед дверью. И всегда волновался. Одолевало непривычное ощущение, свойственное человеку, выросшему в деревенском доме, не допускающее соединения слов «дом» и «квартира», – и всегда, переступая порог на высоком этаже, боялся, что шагнет куда то вниз.

Дверь открывалась, Даня улыбался – Тенишев, не видя своего лица, знал, что они сейчас похожи.

– Что, дождь на улице? Раздевайся.

– Ага, вот такой, – и Тенишев отряхивал плащ.

Играла музыка, было тепло и уютно. Собака стучала короткими лапами по паркету и усаживалась в своем углу. Даня ставил на кухне чайник, а Тенишев смотрел на крутящуюся пластинку, стараясь прочесть название.

– Есть будешь? – доносилось из кухни.

Странно, но Тенишев всегда отвечал наоборот: если хотел есть, то стеснялся этого и отказывался, а если был сыт, то говорил – да, буду, только немного.

На этот раз на столе появились рюмки, они выпили понемногу водки – за погоду, и сразу стало совсем тепло и спокойно.

– А что это? – спросил Тенишев про музыку.

– Да я и сам впервые слушаю; хорошо, – и, полузакрыв глаза, Даня поводил рукой по воздуху, сопровождая музыку.

– Да, неплохо, как переливы сна, понятно и необъяснимо одновременно. – Тенишев вдруг увидел в углу собаку и добавил почему то: – Как грустные глаза собаки.

Даня тоже улыбнулся:

– У тебя получается говорить об одном и том же разные вещи, и все равно похоже, соглашаешься и с тем, и с другим.

Он подхватился к проигрывателю.

– Сейчас поставлю хорошую, сегодня у фарцовщика купил, называется «С меня довольно» – «Ich habe genug».

Когда кончилась мелодия, Тенишев только кивнул головой, улыбаясь: что, мол, тут скажешь.

Надо просто встречать обращенное к тебе, подумал он.

– А я сегодня квартиру искал. Даже в Подниколье забрел, надеялся комнату снять в каком нибудь деревянном доме с садом, – неожиданно для себя сказал Тенишев.

– Ну и как, нашел?

 

– Да нет, просто нравилось там ходить по заросшим улочкам, пахло дымом, будто баню где то рядом топили. Лужи разъезженные, обходишь их – за забор надо держаться, яблоки на голых уже яблонях, и несколько лип высоких на окраине, возле реки. И грусть какая то странная, бодрая – все не можешь вздохнуть на полную грудь – как в этой мелодии.

Тенишев улыбнулся, посмотрел на Даню:

– Ты что то сказал?

– Я завидую тебе: все понимаю, а боюсь, что представляю что то вроде дачи. Ну, а квартира как?

– Да никак.

Быстрый переход