Волгина вздохнула свободно: правды и не подозревают, говорят какой-то вздор, который, в чем бы ни состоял, не может иметь никакого отношения к Савеловой. — В Лондон? С поручениями? В Лондон посылают с поручениями купцы, покупать или продавать на миллионы, — о, я очень рада, если у Алексея Иваныча завелись миллионы! Отниму все у него!

— Тише, могут слышать, — шепнул Рязанцев в совершенном восхищении. — Вы отговариваетесь очень мило, но напрасно.

— Ах, теперь понимаю, если вы советуете говорить, чтоб не могли услышать! — Совсем забыла, что в Лондоне живут наши! Но с чего же вы взяли, что Алексей Иваныч посылал Нивельзина с поручениями к ним. — Алексей Иваныч не мог сказать этого. Неужели Нивельзин так сказал вам?

— Такие вещи не сказываются, они только угадываются, — с восхищением шептал Рязанцев: — Человек не думал о путешествии. Вдруг объявляет: послезавтра еду за границу; — оказывается, накануне был у него Алексей Иваныч. Человек едет, — и Алексей Иваныч один знает час его отъезда, — приходит провожать его, — провожает до кареты, обнимаются, оба, кажется, плачут, целуются, Алексей Иваныч усаживает его в карету, — мы знаем только эти факты. Давайте нам факты, до их значения, мы как-нибудь доберемся своим умишком, — хе, хе, хе. — Он смеялся от глубины души.

Если бы Волгиной привелось услышать такое объяснение в тот вечер, когда была взволнована соображениями мужа о будущем, она приняла бы слова Рязанцева очень горячо. Но она не любила унывать; она не любила заранее мучить себя страхами. Муж мог расстроить ее своими предсказаниями, но лишь на несколько часов. На другое утро она встала уже с теми же мыслями, какие имела до этой тревоги: не все то сбывается, чего боятся — мнительные люди, между которыми муж ее был один из самых искусных на придумывания. Она твердо знала, что кто осторожен, тот почти всегда совершенно безопасен. Поэтому слова Рязанцева хоть и были не совсем приятны ей, показались больше забавны.

— Что за вздор! — сказала она, засмеявшись. — Вы сами говорили мужу, что он проехал в Рим, — какие ж это посылки наскоро в Лондон, когда человек едет в Рим и живет там, потом в Париж и живет там? — Вы говорили мужу, что он хотел проехать в Англию только уже на возвратном пути в Россию?

— Те, те, те! — прошептал Рязанцев, плутовски прищуривая глаза и потирая руки с ожесточением восторга. — Те, те, те! — Через две недели по выезде из России доехавши до Рима, можно было иметь время завернуть в Лондон! — Алексей Иваныч ведет дела похитрее нас грешных. От нас едут прямо в Париж, по торной дороге в Лондон, — а у него: поехал по дороге в Италию! — Кому интересно следить, который поехал в Италию? — Свернул с половины дороги, и опять попал на нее — все шито и крыто, иголочки не подпустишь! — Да, надо нам всем поучиться у Алексея Иваныча! — Жаль одного: расход слишком тяжел! — Такие большие издержки можно делать только в немногих, чрезмерно важных случаях.

— Если бы вы знали, какой вздор вы говорите! — И муж и Нивельзин расхохотались бы.

— Вы отстаиваете их очень твердо, но скоро мы произведем маленькое следствие и получим улики, — сказал Рязанцев, лукаво приморгнув. — Нивельзин наверное зайдет сюда, и мы произведем ему допрос! Небольшой допросец!

— Так вы еще незнакома с Нивельзиным? — сказала Рязанцева.