Он говорил; и хоть они были еще далеко, сквозь шум гуляющей толпы, сквозь стук несущихся экипажей, до Волгиной и Нивельзина уже долетали отрывки его речи: «Телесное наказание… строгость военной дисциплины… военно-уголовные законы в Англии… пятьдесят ударов палками… французская дисциплина…» Подпрыгивая и подергиваясь, Тенищева жадно ловила палочные удары и поглощала военную дисциплину.

— Бежим, пока еще можем спастись! — сказал Нивельзин, останавливаясь и отступая, чтобы повернуться назад.

— Бежать? — Зачем же? — с полнейшим равнодушием отвечала Волгина, увлекая его вперед. — Идем, Нивельзин.

— Бежим, ради всего святого! — Заклинаю вас вашею любовью к малютке, вашему сыну! Бежим, или я погиб, и вы со мною!

— Фи, какой трус! — Идем смело на них! Неужели она отнимет кавалера у дамы, с которою незнакома?

— Вы смеетесь, а я предчувствую погибель! — сказал Нивельзин, поневоле идя вперед. — Эта женщина ужасна в своих стремлениях дружиться! — Отнимет ли она меня от вас! — Она способна на все! — Она и вас возьмет в плен!

— Тише, она может слышать.

— Именем моей матери, именем вашего сына заклинаю, бежим, пока еще возмож…

— Кланяйтесь; она увидела вас и кланяется.

Нивельзин почувствовал, что рука Волгиной выскользнула из-под его руки, и услышал смех Волгиной уже позади. А перед ним, уже на самом носу у него, кивали белые и красные розы.

— Monsieur Nivelsine! Enchantee…  — Что было дальше, несчастный не слышал: ум его затмился от шлепанья двух огромных алых роз о его подбородок; когда он опомнился, она добарабанивала«…ensemble, j'en suis sure» . — Так и есть! Она не только в восторге от встречи с ним, она уверена, что он пойдет с нею! — «Посмотрим, удастся ли тебе, — с ожесточением подумал он, — удастся ли тебе забастовать меня!» — И он раскрывал рот с намерением объявить, что он не гуляет, а спешит домой, дома его ждут важные, безотлагательные дела. Но пока он раскрыл рот, Тенищева уже кричала по-русски, бросивши французский:

— Рекомендую, — это Нивельзин; Нивельзин, рекомендую вам…

— Соколовский, — договорил, перебив ее, драгун, опуская свой нависший лоб и поднимая из-под него и густых бледно-желтых бровей взгляд, впивающийся в душу. — Очень рад вашему знакомству, Нивельзин, — и в тот же миг Нивельзин почувствовал жгучую боль в кости правой руки: кости хрустнули. Так усердно было пожатие нового знакомца. — Я слышал вашу фамилию, — продолжал он, и бледное лицо его сияло радостью. — Я также и читал ваши мемуары о теоретической формуле преломления луча в атмосфере и о периодическом изменении силы света звезды Алголь. Читал и записку в Comptes Rendus  парижского Института о ваших наблюдениях на римской обсерватории. Все это хорошо, прекрасно, Нивельзин. Но еще лучше то, что я слышал о вас, как о хорошем человеке. — Он опять нагнул лоб и опять впился в глаза Нивельзину взглядом, поднятым из-под нависших бровей, и опять кисть правой руки Нивельзина хрустнула со жгучей болью.

— Нивельзин, я не ошибаюсь, конечно: вы шли с вашею… — затараторила Тенищева, пользуясь мигом его молчания.

— Мы очень благодарны вам, Алина Константиновна, за то, что познакомились через вас, немедленно перебил он ее тоном чрезвычайно кротким, симпатичным, ласкающим, но таким сильным, что поневоле приходилось ей успокаиваться, слушать и молчать: ее голос не был слышен за словами Соколовского.