Громадный валун, выступивший из-под земли, поблескивал мокрой от дождя поверхностью; тускло и тупо улыбаясь, он обращался в какой-то чудовищный символ… Снова Сватов уткнулся в непреодолимый тупик, снова безысходность… Но он знал, он был уверен, что найдет выход. Так уж он устроен, что всегда находил выход… Выход всегда есть. Нужно только совершить мозговое усилие, нужно только сначала расслабиться, а потом собраться, напрячься и что-то решить.

О том, чтобы копать на новом месте, Сватов старался не думать. Приедут автобусы, люди, родственники, оркестр… на улице дождь… Ну, хоть что-то же должен он сделать в этой жизни по-человечески! Интеллигент несчастный, зачем тогда ты вообще живешь, зачем трепыхаешься, если какой-то Федька сильнее тебя, а теперь сильней какой-то жалкий булыжник…

Наверху что-то зашумело, на плечи и спину Сватова посыпалась земля, он поднял голову и увидел склонившуюся над ямой Анну Васильевну. Этого только не хватало!

— Так тут же никак камень, — то ли спросила, то ли утвердительно проговорила соседка. — Такой каменюка…

— Сам вижу, — буркнул Сватов, невероятным усилием воли сдерживаясь, чтобы на нее не заорать.

— А ты не пужайся. Ты копай далей.

Сватов рассвирепел.

— Камень, бабка, — бабкой он ее никогда не называл. — Булыжник. Можно даже сказать, валун, бабушка… На наши с тобой головы.

— Камень — то вельми добро, камень в могиле — что той тебе фундамент…

Сватов распрямился. Края могилы были ему чуть ниже плеча. «Мелко живем, мелко и роем», — с какой-то невообразимой тоской подумал он.

— А ты рядом, рядом бери, — бабка руками показала, повела их в сторону, присев и словно танцуя странный танец. — Глубже забирай, Витя, он и уйдет. Ты рядом копай, потом чуток споднизу, он и сползет, он и найдет соби место…

И протянула ему давно отброшенную лопату. Сватова аж в жар бросило. Боже, как в этой жизни до самой смерти все просто.

— Тебе, бабка, — сказал он, стараясь говорить как можно суровее, — тебе, бабуля, с твоей сообразительностью государством надо управлять. А не с дедом кудахтать да зубоскалить…

— Мне не надо, мне камень надо подыскивать… Сначала Костику, а после себе. Сходит уже мой век — кудахтать и управлять… Вельми добра яма у тебя зробилась. И ровно, и сухо, и глыбоко, что той дом…

В Уть Виктор Аркадьевич Сватов приехал в последнее воскресенье апреля на исходе дня. За зиму он здесь так ни разу и не побывал и сейчас с удовлетворением отметил, что новый мостик паводком не снесло, хотя весна в тот год была стремительная, вода большая и быстрая.

И снова он не стал заходить в дом, а заночевал у стариков, расспрашивая их подробно, как никогда раньше, об их житье-бытье. Рано утром в понедельник отправился в колхозную контору — надо было оформить кое-какие бумаги: дом совхоз у него выкупал. Это решение сразу как-то всех успокоило, сразу все стихло, остановилось, как паровоз, выпустивший пар, сразу стало очевидным, что во всей этой истории ничего-то и не было…

Сватов вернулся в Уть попрощаться.

Долго сидел у родника на берегу Ути в аляповато раскрашенной, оставшейся от Кукевича несуразной беседке. Задумчиво глядя в ту сторону, где сквозь голые ветки свободно просматривался теперь уже бывший его дом как вершина несостоявшегося преодоления, Виктор Аркадьевич подводил итоги.

Ничего у него не получилось, ничего не вышло из задуманного, вышла для всех беда.