Она подняла голову. Необъяснимо и непреодолимо тянул к себе внимательный и спокойный взгляд молодого барона.

— Вы не сможете отказаться выйти замуж, если так приказывает король, — ровно и бесстрастно заметил тот. — Точно так же вы не сможете оставить при себе детей, если они официально лишены вашей опеки. — Слушая этот спокойный тихий голос, Эмилин внезапно спросила себя, нет ли в нем сочувствия к ее судьбе.

— Но ведь для свадьбы нужно и мое согласие! — попыталась возразить девушка.

— В нем вовсе нет необходимости, — бесстрастно ответил барон. Все, что она вообразила в его голосе, вдруг куда-то исчезло. Эмилин почувствовала себя страшно одинокой, несмотря на близость Уота, и, поддавшись внезапно навалившейся смертельной усталости, слегка откинулась на стуле.

— Вам лучше собрать вещи — и свои, и детей, — грубовато посоветовал Уайтхоук. — Мы выезжаем утром. — И, обратясь к Николасу, добавил: — До отъезда я отдам все необходимые распоряжения относительно отряда. А тебя хочу предупредить: если собираешься ночевать в замке, постарайся не наставить мне рога! — Круто повернувшись, граф быстрым шагом вышел из зала.

Даже сквозь туман, охвативший ее, Эмилин услышала в словах графа горькое недоверие к собственному сыну. Несмотря на оскорбление, Николас Хоуквуд молчал.

Эмилин взяла с доски фигуру и сжала ее в своей ладони. Алебастр был гладок и прохладен на ощупь — резкий контраст сжигавшему ее огню. Столь откровенная несправедливость короля сводила с ума. А оскорбительные указания Уайтхоука воспринимались как прямой удар в сердце.

Воспитание подсказывало принять все происходящее как голос судьбы, как женскую долю. Но годы строгой религиозной дисциплины, призванной подавить в девушке характер и достоинство, внезапно вступили в борьбу с более ранним временем — с годами свободы в родительском доме. Природная живость ума, сила духа и решительность, освещавшие ее детство, а впоследствии, так долго угнетаемые, неожиданно с новой силой разгорелись сейчас, когда Эмилин сидела в задумчивости и рассеянно теребила в руках шахматную фигуру.

С неожиданной яростью она вдруг осознала, что не сможет по доброй воле подчиниться требованиям короля. Еще не зная, что именно она будет делать, Эмилин уже абсолютно точно определила для себя главное: сопротивление — любым возможным способом. Каким бы бесполезным ни казалось противостояние королевскому приказу, оно росло в душе и требовало выхода.

Девушка поднялась, и накидка медленно сползла с ее плеч да так и осталась лежать незамеченной на полу. Тоненькая фигурка четко выделялась на фоне огня, а распущенные волосы светлым нимбом окружали голову и спускались к талии роскошными волнами. Выпрямившись и вытянувшись в струнку, Эмилин гордо подняла подбородок и взглянула прямо в глаза Николасу Хоуквуду.

— Покорность королю — долг всех его подданных, — произнесла она. — Но эта помолвка свершилась без моего согласия. Подобные браки неугодны Богу и церкви.

— Церковь еще не решила окончательно, как рассматривать подобные случаи. Но это совершенно не волнует моего отца, — ответил рыцарь, не отводя взгляда.

— А вы, сэр, станете опекуном детей против моей воли, — воли их единственного, Богом посланного воспитателя. — Эмилин глубоко вздохнула, стараясь подавить гнев, рвущийся из души. — Если существует хоть малейший способ остановить разрушение моей семьи, могу вас заверить — я найду его.

Алебастровая фигурка была крепко-накрепко зажата в кулаке. Внезапно Эмилин со злостью швырнула ее в стену, сама не зная, куда метит.