Они сидели молча, не глядя друг на друга. Они смотрели вниз, на зеленую долину, куда им никогда не сойти вместе, рука об руку. Они смотрели на зеленые поля и серые строения ферм, от которых доносилось слабое тарахтение тракторов, а бледно-сиреневая дымка приближающейся ночи уже накрывала землю.

Они были похожи на двух изгнанников, с тоской взирающих на землю обетованную, куда им уже никогда не попасть.

«Нет! Я обязательно должен был сказать ей тогда, что люблю ее!» — с грустной досадой подумал Родни.

Но когда они сидели на вершине Ашелдона, ни один из них не отважился сказать заветных слов. Разве что Лесли вполголоса пробормотала, словно только для себя, но Родни тоже услышал: «И пусть вовек не увядает лето…».

Только эти слова. Одна строка банальной цитаты. Он даже не знал, почему ей в голову пришли именно эти стихи.

Нет, он знал. Конечно, он знал. Бледно-голубая обивка кресла… Лицо Лесли… Он почему-то не мог отчетливо вспомнить ее лицо, единственное, что резко отпечаталось в его памяти, это саркастический изгиб рта.

В течение последних шести недель, пока не было Джоанны, Лесли незримо присутствовала в этой комнате, сидела напротив него в этом кресле и безмолвно разговаривала с ним. Разумеется, все было лишь в его воображении. Он создал у себя в душе ее подобие, усадил ее образ в кресло напротив себя и заставил говорить своими словами. Правда, он заставил ее говорить лишь то, что хотел слышать сам, и она покорно ему повиновалась, но все-таки ее рот все время кривился саркастической улыбкой, словно ей было смешно видеть, как он по-мальчишески забавляется с нею.

Это были самые счастливые недели, подумал он. У него появилась возможность повидаться с Уиткинсом и с Миллзом, они все вместе провели чудесный вечерок у Харгрейва Тейлора. Не так уж много друзей у него осталось. А в воскресенье он устроил для себя пикник, далеко уйдя по тропе за холмы. Кухарка приготовила ему отличный обед, слуга все разложил по судкам, завернул в салфетки и уложил в корзину. Он сидел на зеленом склоне холма и с наслаждением поедал вкусную снедь, не торопясь, как он любил, а потом дремал или читал книгу, время от времени подливая в стакан шипучей содовой воды из сифона, стоявшего рядом в траве. Придя домой, он немного отдохнул, потом закончил работу, которую брал с собой на воскресные дни, и наконец, покончив со всеми делами, закурил трубку и сел в кресло у пылающего камина, чувствуя себя одиноким и счастливым, наслаждаясь компанией лишь единственного гостя, сидевшего напротив, — образом Лесли, созданным его фантазией.

Да, это была воображаемая Лесли. Но, может быть, где-то недалеко от него находилась и настоящая, реальная Лесли?

Он взглянул на дрожавший в руках договор об аренде.

«…а также обязан всеми способами улучшать вверенное ему хозяйство и соблюдать все правила землепользования».

«Да наверное, я и в самом деле настоящий законник. — подумал он. — Еще бы, ведь я процветаю.»

Он с грустной улыбкой посмотрел на бумаги, которые держал.

Да, фермерство в наши времена стало самым неблагодарным делом, подумал он.

«Господи! Как я устал!» — подумал он.

Давно он так не уставал.

В эту минуту отворилась дверь, и вошла Джоанна.

— Родни! — строго сказала она. — Опять ты читаешь в темноте!

Она потянулась над ним, овеяв теплом своего тела, и включила торшер. Он с благодарной улыбкой посмотрел на жену.

— Дорогой, ты порой бываешь такой глупый! Сидишь в темноте и портишь глаза, когда стоило лишь протянуть руку и щелкнуть выключателем!

Джоанна обошла вокруг и села в кресло напротив. — Не знаю, что бы ты без меня делал!

— Наверняка погиб бы, раздавленный бременем дурных привычек, дорогая, — усмехнулся он.