|
Называет себя верующей, хотя с богом у нее своеобразные отношения. Она обращается с богом примерно так, как африканцы обращаются со своими божками: все хорошо — идола мажут маслом и ставят на почетное место, а если плохо и молитвы не помогают — хозяин поворачивает божка спиной кверху и задает ему порку. Мать обращается к богу, когда ей надо на что-то пожаловаться или чего-то попросить, она разговаривает с богом, как жена с мужем: дай то-то или купи то-то, хотя бог обычно ведет себя как скупой и равнодушный супруг: ничего не обещает и ничего не дарит. Сохранять ему верность помогает привычка. Лучше безвредный бог, чем новые непроверенные Друзья.
Однако бог-то бог, но от бога ничего не услышишь, а мать может и посоветовать, и поддержать. — Меня обманули, — осмелев, говорит Таня и опускает голову. — Как это обманули? — Ну… Один мальчик. Из нашей школы… — произносит Таня шепотом. — Думала, любит, а он… — А он? Точно стекло разбилось. Таня поднимает голову, Мать бледнее, чем простыня на ее коленях. — Что с тобой, мамочка? — Что он тебе сделал? — Ничего. — Что он тебе сделал? — Да, право же, ничего. В голосе матери истерические нотки. — Что вы с ним делали? Голос матери дрожит. — Да ты что, мама?.. Ну, разговаривали… Один раз… — Таня опять опускает голову. — Один раз… поцеловал он меня. Лицо матери багровеет. — Дрянь! — произносит она негромко, но выразительно. — Я тебя растила, берегла, а ты… Я найду на тебя управу! В школу пойду! Пусть узнают, какая ты! Пусть обоих пристыдят… — Мама! — Теперь мама, да? Я и учителей пристыжу… Смотрят они за вами! — Мамочка! — Уйди! Уйди от меня! А то опять заработаешь! Видеть тебя сейчас не могу! Таня знала: румянец на щеках матери — признак гнева. Лучше уйти. Вышла в коридор, прижалась лицом к стене, заплакала. Неужели мать в самом деле пойдет в школу… Страшно подумать! — Ты что, Танечка? Душевная женщина Прасковья Семеновна. Ни с кем никогда не ссорится. Достатки ее невелики — работает санитаркой в больнице, а всем готова помочь. — Мать, что ли, обидела? Обнимает Таню за плечи и ведет к себе. Вся комната у нее загромождена ящичками, коробочками и футлярами из-под каких-то загадочных вещей. — Садись, милок, на кровать. Дать тебе апельсин? Меня один больной угостил. Говорит, как водичка льется, утешительно журчит голосок. — Мать, что ли, обидела? — переспрашивает Прасковья Семеновна. — Да нет, просто так. Неприятности. — А ты перекрестись, — советует Прасковья Семеновна. — Сразу полегчает. Таня улыбается и крестится, больше в угоду доброй Прасковье Семеновне. — Вот и хорошо… Прасковья Семеновна облегченно вздыхает. — Не с кем посоветоваться, — жалуется Таня. — К маме не подступиться… — А ты с учителями. — Что вы! — Или с подругами. — Не могу. — И правда, какой от них толк, такие же девчонки… — Добрая женщина задумывается. — Хочешь, сведу к одному человеку? Большого ума мужчина. К нему многие ходят. И поприветит, и присоветует… — Кто это? — Духовник мой. Отец Николай. |
