Сказки ведь для того и существуют, чтобы находить в них утешение.
Таня до того увлеклась, что не заметила, как в комнату вернулся отец Николай.
Она вздрогнула, когда он звякнул чашкою у буфета.
— Простите… — Таня вскочила, — Я задерживаю…
— Ну как? — спросил он. — Есть бог или нет?
— Должно быть, есть, — несмело призналась Таня. — Потому что человек не способен вынести такую жестокую муку.
Все нравилось Тане у отца Николая, и прежде всего сам отец Николай. Немало плохого слышала она о попах. Стяжатели, пьяницы, мздоимцы, сластолюбцы, развратники и прежде всего обманщики: служат богу, в которого сами не верят. Но отец Николай чужд этих грехов. Он прост, скромен, воздержан в еде и питье, равнодушен к деньгам и к женщинам и действительно верит в бога. Живет вместе с сестрой, еле-еле сводит концы с концами: сестра работает где-то бухгалтером, оклад отца Николая больше, но он охотно помогает всем, кто к нему обращается. На самом деле выполняет заповедь любить ближнего, как самого себя.
Таня пришла второй раз, третий. Ее приветливо встречали. Отец Николай ни в чем не убеждал, не расспрашивал. Таня сама рассказала о своем детском горе, о том, что все люди какие-то чужие друг другу, все сторонятся ее, и сама она не очень-то к ним стремится.
Она приходила к доброму, умному и расположенному к ней пожилому человеку, получала книгу, полную намеков и обещаний, читала Евангелие, погружалась в мир сложных иносказаний, и растревоженное воображение уносило ее из мира, который жил, действовал и буйствовал вокруг нее, в таинственный мир собственной души…
Наступает вечер. За окнами еще светло, а в комнате сумерки. Читать трудно. Таня закрывает книжку и взглядом ищет отца Николая. Он сидит напротив, в старом высоком кресле, закрыв глаза, откинув голову на продавленную спинку. Ему надо идти служить всенощную, но он все чаще и чаще пропускает службы, уступает место молодым, энергичным и деловитым своим коллегам, все чаще жалуется на сердце, подобно Тане, все чаще остается наедине с самим собой.
Таня всматривается в отца Николая, и ей становится страшно. Уж не умер ли он, пугается она, такой он неподвижный и бледный.
— Отец Николай! — зовет она шепотом.
— А? Что? — откликается он, как бы приходя в себя.
— Я вас разбудила?
— Я не спал…
И между ними начинается разговор, который так важен, так бесконечно важен для Тани.
— Я хочу вас спросить: вы всегда верили в бога?
— Конечно.
— Прямо с самых детских лет?
— Вера, конечно, углублялась, совершенствовалась…
— Вы еще в молодости стали священником?
— Видишь ли, Таня, я ведь из духовенства, священство в нашей семье наследственная профессия, меня с детства готовили к нему. Но, конечно, и я прошел сложный путь к постижению бога. Колебался, даже не верил, намеревался стать врачом. Но не захотел огорчить отца и пошел в семинарию. Верил и не верил, сомневался и служил… До какой-то степени тянул служебную лямку. Но людей не обманывал, всегда верил, что христианская религия укрепляет нравственность, что православные обряды дисциплинируют человеческую душу. Поэтому служил. Хотя… Хотя временами и сомневался.
— А сейчас?
— Верю.
— Значит, вас тоже что-то толкнуло?
— Как тебе сказать… Однажды меня арестовали. Обвинили в том, что веду антисоветскую агитацию…
— А на самом деле?
— Я не вел ее.
— А потом?
— Попал в исправительно-трудовой лагерь. По правде сказать, там было несладко. |