Глава 9

Я провела одна уже восемь ночей, и все они показались мне пыткой. Без привычного тепла тела Мэтта ночи тянулись бесконечно долго, и я ощущала тягостное одиночество. После его ухода я начала обращать внимание на то, что проходило мимо меня прежде, не оставляя впечатления. Например, когда бы ни просыпалась посреди ночи, лежа в постели вместе с Мэттом, я слышала в его дыхании какой-то не совсем обычный звук. Я начинала подстраивать свое собственное дыхание в попытке добиться такого же эффекта, и уже через несколько минут снова глубоко засыпала. Теперь же я просыпалась в абсолютной тишине. И как ни напрягала слух, не слышала ничего. Спальня превратилась в одиночную камеру. Хотя даже легкое сотрясение решетки ворот за окном заставляло пугаться грабителей, пытающихся проникнуть в мой дом. И я лежала, парализованная страхом, сжимая в руке мобильный телефон, готовая в любой момент вызвать полицию, пока не успокаивалась, понимая – никто не нарушает моего покоя. Кругом ни души, и это всего лишь ветер колышет решетку, заставляя ее стучать о бетонную опору. Но даже за короткое время у меня пересыхало во рту, сердце бешено колотилось, и мне приходилось спускаться вниз, выпить стакан воды и привести в порядок расшалившиеся нервы.

Утром перед уходом Мэтта на работу я всегда чувствовала запах кофе, еще не поднявшись с кровати. Я могла какое-то время просто лежать, вдыхая аромат, и лишь затем открывала глаза, чтобы увидеть через открытую дверь, как он бреется над раковиной в ванной, сняв с себя футболку. Мэтт насвистывал в такт музыке по радио, если пребывал в хорошем настроении, или внимательно осматривал свое лицо в зеркале, когда его занимали какие-то серьезные вопросы. В комнате неизменно было тепло, и я знала, что он уже смолол кофе и включил кофеварку, выжал сок из нескольких апельсинов, нарезал хлеб на ломтики для тостера. Все это, как рассказывал Мэтт сам, вошло у него в привычку еще с детства, когда он выполнял те же обязанности, поскольку мама выдавала ему заслуженные честным трудом карманные деньги.

Теперь же я просыпалась, не ощущая ни аромата кофе, ни запаха выжатых апельсинов. А если я еще и основательно выпивала накануне, то в комнате стояло сладковатое, но тошнотворное амбре. Хотя я все равно валялась в постели до самой последней минуты, чтобы потом проворно вскочить и начать в спешке собираться. Радио я не включала ни разу с тех пор, как услышала в душе мелодию нашей с Мэттом любимой песни (я тогда чуть не упала, попытавшись выключить приемник пальцем ноги). Кухню утром я вообще старалась обходить стороной, а для завтраков запасла на работе много «энергетических» шоколадных батончиков, зная, что Люси непременно принесет мне чашку чая даже без напоминаний.

В то субботнее утро я встала поздно. Не зная, чем заполнить день, пребывала сначала в полной растерянности. Пару часов уделила уборке, но, как выяснилось, я одна за неделю не успела почти ничего испачкать. Только Мэтт ухитрялся устраивать в доме хаос. В гостиной царил полный порядок. В последний раз я сама заходила туда в понедельник, когда посреди ночи спустилась и обнаружила исчезновение всех снимков Мэтта.

В обеденное время позвонила мама. Как только ее имя высветилось на дисплее, я отказалась принимать вызов. Сейчас мне трудно было заставить себя разговаривать с ней. Хотя они с Мэттом встречались лишь изредка, она любила его. Считала встречу с ним лучшим, что случилось в моей жизни, и не уставала повторять: я просто обязана сделать все, чтобы удержать этого мужчину, выйти за него замуж.

«Доброта – вот самое главное», – добавляла мама.