Но даже намек на трусость не вызвал большой вспышки гнева. Гай Филипп потряс головой, бормоча:

– Просто это проклятое место действует мне на нервы – вот и все. Я подозреваю, что наш лагерь разбит на кладбище. Чем скорее мы отсюда уйдем, тем будет лучше для нас.

Но несмотря на горячее желание центуриона убраться из этих мест, имперская армия не решилась сразу выступить в путь. Разведчики доносили, что земля к западу от Соли превратилась в мертвую выжженную пустыню. Среди тех, кто разведывал дорогу через Васпуракан, были Сенпат Свиодо и его жена.

– Они заплатят за это, даже если для мести потребуется тысяча лет, – сказал Сенпат.

Холодная ненависть, проступившая в его лице и зазвучавшая в его голосе, состарила юношу на двадцать лет.

– Наш бедный народ уцелел только в горных лесах и отдельных пустошах, – сказала Неврат. Она тоже постарела и осунулась. Глаза ее были полны печали, слишком горькой для слез.

– Поля, фермы – ничего нет, только казды и другие звери.

– Я надеялся привести с собой хотя бы маленький отряд принцев, чтобы под имперскими знаменами воевать против захватчиков, – продолжал Сенпат. – Но там нет никого. Все перебиты.

Руки Сенпата вздрагивали в бессильной ярости. Марк заметил суровые морщины, которые легли в уголках его рта. Веселый парень, которого он встретил несколько дней назад, не скоро вернет себе свою жизнерадостность. Увидев это мрачное, незнакомое лицо, Марк почувствовал, что ему стало не по себе. Неврат сжимала руку мужа, пытаясь успокоить его боль, но он продолжал сидеть, глядя прямо перед собой. Он видел только просторы своей уничтоженной родины.

По такой территории армия не могла продвигаться без запасов. Маврикиос отдал приказ заготовить зерно и переправить его по реке Рамнос на север. Нежелательная задержка в таком мрачном месте довела Императора до грани нервного срыва. С того момента, как горстка всадников Казда впервые прервала продвижение его армии, Маврикиос вспыхивал по каждому пустяку. Сейчас, снова вынужденный задержаться, он злился, и отчаяние грызло его душу. День за днем армия ждала припасов – а их все не было. Люди ходили мимо Императора очень осторожно, опасаясь, что он выплеснет на них свое раздражение.

Он взорвался на пятый день пребывания в Соли. В этот момент Скаурус находился рядом. Он хотел взять карту Васпуракана – из тех, что Маврикиос хранил в своей палатке, – чтобы лучше проследить описания Сенпата Свиодо. Двое халога из императорской охраны вошли в палатку, волоча за собой щуплого видессианского солдата. Еще двое видессиан неуверенно следовали за ними.

– Что это такое? – нетерпеливо спросил Император.

Один из стражей ответил:

– Этот бесполезный кусок дерьма воровал медные монеты у своих товарищей.

Он тряхнул солдата за плечи так сильно, что у того лязгнули зубы.

– Ах, вот как! – Император гневно взглянул на вора. – У вас есть трое свидетелей, я полагаю?

Один из видессиан робко шагнул вперед.

– Ваше Величество, мой повелитель… – начал он.

Все трое широко раскрыли рты при виде роскоши, которой поражала императорская палатка – мягкой постели, яркого света, струившегося через отверстие в потолке. Вкус у Маврикиоса был куда менее спартанским, чем у Туризина.

– Вы свидетели, не так ли? – повторил Император. Было ясно, что терпение его истощается.

Все трое кое‑как рассказали о том, что случилось. Пленник, имя которого было Дукицез, был схвачен в тот момент, когда он опустошал кошельки троих солдат, с которыми жил в одной палатке. Соседи вернулись раньше, чем он рассчитывал.

– Мы думаем, что с десяток плетей научат его держать руки подальше от чужого добра, – сказал один из солдат.