– А если не просто? Если Петенька нароет что нибудь? И что тогда будет? Он молодец, а мы, как обычно, все прощелкали?

Лиза вздохнула. В сколько нибудь заслуживающих внимания голливудских боевиках когда происходила завязка сюжета, следующие пятнадцать минут экранного времени посвящались выяснению вопроса «кто тут главный». Зиганшин, видимо, уважал американский кинематограф и строго следил за тем, чтобы быть главным во всем и везде.

Ей, наоборот, казалось, что главное – найти преступника и справедливо осудить, а кому достанутся лавры, уже второй вопрос. Может быть, она так считала потому, что ей самой лавры никогда не доставались…

– Ты как обезьяна с гранатой, – сказал Зиганшин грустно, – но я постараюсь тебя обезвредить.

Он посмотрел на нее с таким холодным презрением, что Лиза поежилась.

Наверное, надо было объяснить Мстиславу Юрьевичу, почему она встретилась с Петей и что не рассказала ничего такого, что бы Ильичев сам не мог прочесть в сводке, но ей стало противно унижаться.

Ильичев, конечно, скотина, хотел получить у нее протекцию, а когда Лиза отказалась, решил действовать на свой страх и риск. Подумал, если я сдам ретивого следователя, Зиганшин увидит мою лояльность и возьмет меня к себе. Что ж, теперь ей не поздоровится, но и Петя места не увидит, Мстислав Юрьевич не любит предателей.

Ладно, нечего печалиться о бывшем сокурснике, надо думать о собственной судьбе. Зиганшин – умная сволочь, и найти на нее компромат ему труда не составит. В каждом деле есть мелкие недоработки, недочеты, которые при желании можно раздуть до огромных размеров. Потом он просто может поручить какому нибудь оперу тупо подставить следователя Федорову, и опер согласится, ну, кроме, может быть, Васи Шаларя. А может быть, и Вася пойдет на это, в конце концов, что такое дружба против гарантированного дохода от коррупционных схем?

Лиза оглянуться не успеет, как схлопочет такие неприятности, что останется или уволиться, или, в лучшем случае, перевестись в какой нибудь отдел с дурной славой.

Сейчас у нее нет особых перспектив, но работа близко от дома, район приличный, коллектив стабильный, вполне нормальное место досидеть до пенсии.

Не хочется по прихоти Зиганшина попасть в такую дыру, куда добираться два часа и каждую секунду кто то получает в морду.

Лиза почувствовала, как на глазах накипают слезы, так ей стало себя жаль. Всю жизнь она барахтается одна, пытается удержаться на воде, уже не мечтая куда то выплыть, и не знает, что это такое – уцепиться за протянутую руку.

Никто и никогда ей не помогал, начиная с собственных родителей. Если она бежала к ним со своими бедами и проблемами, единственное, что слышала: «Ты сама виновата» – в разных вариациях. Мама с папой долго и нудно обсуждали ситуацию, указывали, где Лиза допустила ошибку, какие именно негативные свойства характера побудили ее поступить плохо и как хорошая девочка с легкостью могла бы избежать несчастья. Но никогда, ни при каких обстоятельствах они ничего не делали.

Со временем Лиза перестала делиться с родителями, наоборот, если у нее возникали неприятности, первой заботой было сделать так, чтобы мама с папой о них не узнали. Иначе дело усугублялось проповедью, разбором ее морального облика и умствованиями «а вот если бы ты это, то они бы то, и ничего бы не случилось».

Лиза чувствовала себя защищенной только в тот год, который была с Гришей. Она знала, что идет рука об руку с сильным человеком, и вдвоем они смогут пережить любой удар.

Но судьба оказалась еще сильнее, и теперь Лиза болтается одна на самой обочине жизни. Ни должности, ни покровителей, ни заступников. Любой имеет право ткнуть ее носом куда угодно, и она не сможет даже найти утешение в семейном кругу.

Ох, если бы она могла сказать начкриму: «Эй, Зиганшин, я выхожу замуж! Вот вам мои дела, хотите расследуйте, хотите – в задницу засуньте, а у меня теперь другие интересы в жизни!»

Лиза потянулась к телефону.