Как раз в один из таких дней до Аланы донесся чей-то приглушенный плач. Она как раз покормила Джеффри и укладывала его спать. Капелька молока на губах малыша, темные ресницы, пухлые щечки… ~ то было умилительное зрелище. Легонько поцеловав головку сына, Алана положила его в кроватку и на цыпочках вышла из комнаты.

В коридоре она сначала посмотрела в одну сторону, потом в другую. Плач доносился из комнаты Женевьевы. Нахмурившись, Алана направилась к двери ее комнаты и постучала, позвав:

— Женевьева? Это Алана!

Не получив ответа, Алана, поколебавшись, толкнула дверь и вошла. Женевьева сидела на кровати. Она подняла голову, явно испуганная неожиданным приходом.

Алана устремилась к ней, полная сочувствия и смущения.

— Извините за вторжение, — прошептала она. — Я стучала…

— Я… я не слышала, — Женевьева вытерла глаза, она тоже смутилась.

Молодая саксонка опустилась на колени у ног дамы.

— Женевьева, — мягко обратилась к ней Алана, — вы должны рассказать мне, что вас тревожит.

Женевьева избегала встречаться с ней взглядом.

— Я… я не знаю, могу ли!

Алана взяла руки Женевьевы в свои и пристально посмотрела на нее.

— Я пойму, если вы решите промолчать, но, может быть, вам станет легче, если вы расскажете о своих тревогах?

Женевьева прикусила губу.

— А ты никому не перескажешь?

— Никому! — торжественно поклялась Алана.

— Даже Меррику?

— Нет, если вы этого хотите, — Алана крепко сжимала ее пальцы. — Женевьева, я помогу вам чем смогу.

Глаза Женевьевы наполнились слезами.

— Ты ничего не сможешь сделать, — с болью в голосе проговорила она. — Я плачу… из-за Радберна.

— Из-за Радберна? — Алана смутилась. И вдруг слова выплеснулись потоком:

— Я… я приехала сюда, чтобы быть рядом с Симоном, — доверительно говорила Женевьева, — но никак не ожидала, что… полюблю…

Алана затаила дыхание.

— Радберна? Вы полюбили Радберна? Женевьева кивнула.

Алана не могла прийти в себя от удивления.

— Когда же это случилось?

— Все началось, когда я выхаживала его после того ужасного случая на Фенгейтском рынке. На вторую ночь поднялся жар. Он проснулся сам не свой, — щеки Женевьевы окрасились румянцем. — Алана, он назвал меня красавицей и… поцеловал. Я… я не могла его остановить. В самом деле, странно, но он пробудил во мне страсть, в чем я прежде не могла даже себе признаться.

Алана мягко подтолкнула ее к продолжению беседы:

— А что случилось потом? Женевьева вздохнула.

— Я… я попыталась забыть все, но не смогла. Я ловила себя на том, что вспоминаю поцелуй и хочу, чтобы он повторился. И… ох, как это было глупо!.. Я прибегала к всяческим уловкам, чтобы только взглянуть, хотя бы мельком, на Радберна. Однажды нам даже удалось встретиться, когда ни кого не было поблизости… и… это случалось потом много раз. Он признался, что тоже помнит тот поцелуй… и снова поцеловал… Я… не могла противиться чувству, — беспомощно призналась норманнка. — И он не мог тоже. Никогда не предполагала я, что после смерти Филиппа стану думать о каком-либо мужчине! Никогда! А Радберн… Я не в силах запретить себе думать о нем. Алана! Мы встречались каждый вечер за кухонной пристройкой, О, Господи! Я уже и не надеялась когда — либо вновь ощутить в своем теле желание, почувствовать в душе любовь…

Мысли Аланы смешались.