Одиннадцатая армия Эриха фон Манштейна должна была высадиться на Таманском полуострове, дабы принять участие в операции «Блау». И кто знает, может быть «героев Севастополя» не хватило «героям Сталинграда»? Гитлер, обрадованный успехами на южном фланге — еще бы! Кавказ у ног и «Вольга, Вольга, мутер Вольга» практически перерезана. Зачем там еще одна армия? — перебрасывает Манштейна под Ленинград.

На штурм голодного города.

Но Мерецков опережает своего визави на несколько дней, пытаясь отрезать «бутылочное горлышко». Отборные крымские дивизии прямо из вагонов вступают в бой. Только что они добивали моряков на мысе Херсонес, только что купались в кровавых водах Черного моря, только что нежились под южным солнцем, задымлёным пожарами. И вот приходится плашмя прыгать в ленинградскую грязь, в которой вязнут даже танки.

Вместо парада на Дворцовой площади, пришлось копать могилы у станции Мга.

Немцы не знали о готовящемся наступлении. Но и советское командование не знало о переброске одиннадцатой армии.

Два сюрприза с обоих сторон. Одним не удался прорыв, другие не смогли взять город.

А что было бы «если бы»?

Если бы Гитлер оставил Манштейна на юге? Смогли бы немцы взять Сталинград, Грозный, Махачкалу, Баку? Вполне возможно. И тогда не было бы Сталинградской победы.

Но тогда была бы снята блокада Ленинграда.

А если бы Мерецков не стал бы атаковать болота Приладожья?

Немцы завязли бы в осажденном городе, как чуть позже завязли в том же Сталинграде. Возможно, бои шли бы на Невском проспекте, на Лиговке, на Марата, дрались бы Петропавловка, Биржа и Зимний.

Но город бы не сдался.

И кто знает, не изучали бы сейчас немецкие историки трагическую судьбу одиннадцатой армии? А Манштейн? Не преподавал бы он тактику глубоких операций вместо Паулюса в академии Генерального штаба РККА?

Да что сейчас гадать… Случилось так — как случилось.

Волховский фронт…

Незнаменитый фронт.

Лишь в сорок четвертом, когда боевые товарищи на юге уже освобождали Украину, когда уже вздохнул с облегчением Киев, когда армия уже выходила к границам страны, лишь тогда волховчане, тяжело шагая по незамерзающей грязи северных болот, стала отодвигать немцев на запад.

Фронт, ставший повторением позиционного кошмара первой мировой.

Здесь не было стремительных прорывов.

Здесь были бои местного значения.

Пролог

(май 2011)

Поезда, поезда…

Почему я так люблю поезда?

Именно поезда? Не самолеты, не пароходы… Именно поезда. Почему?

Стук колес? Общежитие плацкарта? Мелькание пейзажей за окном?

Не знаю…

Нравится и все. Лежишь себе на полке и перемещаешься в пространстве. На самолете не то. Самолет он какой-то весь из себя деловой. Самолет — это символ делаварщины. Сел, поспал, взлетел-прилетел, дела порешал и обратно. Ну, по пути еще уши заложило. И стервадесса прелестями повиляет еще.

А лайнер — он всегда круизный. Отдыхать не спеша, поплевывая за борт и соблазняя скучающих туристочек.

А в поезде одновременное ощущение и путешествия, и отдыха, и предстоящих дел.

А какие у меня дела сегодня?

Да, собственно говоря, никаких особенных. Через пятнадцать минут поезд прибывает на Ладожский вокзал Города-на-Неве.

Жаль, что не на Московский. Я Московский вокзал больше люблю. Он такой… Питерский он такой. Московский — питерский… А Ладожский — он московский. Смешно, правда?

На Московском как? Идешь через длинный зал, подмигиваешь бюсту Петра, потом выходишь на площадь Восстания. Как правило, там кладут асфальт. Или на ней самой или на Лиговском проспекте.

Кстати, не могу я в Питере говорить так, как говорят все — Лиговка, Грибанал, Васька…

Слишком я… Люблю? Уважаю? Застываю в почтении — вот! — перед Питером.