Я завёл Сан Саныча на заднее сиденье, куда пёс послушно улёгся, и сам сел впереди. На автомате пощупал, что под сиденьем, и прикрыл плохо закрытый бардачок, мимоходом глянув, что внутри. Ментовские привычки остаются на всю жизнь, работают даже неосознанно. Но никакого криминала у Турка в машине не было, или я его пока не нашёл.

— Просторно у тебя здесь, — сказал я, садясь поудобнее. — А то на наших тачках поездишь, там вечно коленки к груди прижимаешь.

— Ха, ещё бы! — веселился Гриша.

— Ты права не забыл? — с усмешкой спросил я. — А то знаю я тебя, вечно всё забываешь.

— Права на месте, — он постучал по бардачку.

У него играла магнитола, пел Расторгуев, свою знаменитую песню про коня — я даже немного удивился, поняв, что этот нетленный хит уже выпущен. Сверху, на приборной панели, лежала коробка из-под кассеты с названием: «Зона Любэ». Ну, действительно, бандиты группу «Любэ» обычно не слушают.

Гриха нажал на педаль, и джип плавно тронулся вперёд. На ямках чуть подбрасывало, но ерунда — это в любом случае не милицейская «шестёрка», в которой трясёт так, что аж пломбы выпадают.

— Значит, компьютерный магазин? — спросил я, поглядывая на него. — А не рискуешь? Обстановка в городе криминальная.

— Да я уже всё пробил, — хвастливо сказал он, опустив окно и положив на дверь левую руку. — Что в городе есть, кто чем дышит, кто под кем ходит.

— Ну, расскажи, — я усмехнулся. — А я послушаю, скажу, правильно или нет.

Я стрельнул в него взглядом. Ну! Дай мне расклад, Турок, что где слышал. А я заодно и вспомню сам, что тогда творилось. Чем больше я находился здесь, в Верхнереченске образца девяносто шестого года, тем больше вспоминал, а всякие реплики, которые народ бросал о бандитах, пробуждали память ещё лучше.

— Вот сразу видно, что мент, — он расхохотался, потом резко замолк и с вопросом посмотрел на меня. — Ты же не против, что я тебя так назвал? А то некоторые как с цепи срываются.

— Валяй-валяй, не отвлекайся. Мент — нормальное слово. Ну так что ты там про Верхнереченск такого интересного нарыл?

— Я таких городов повидал, Паха. В советское время он был закрытый, потому что здесь работал радарный завод, блатоту сюда не пускали. Зато потом появились всякие мелкие банды, уличные, жёсткие. Вот они и полезли отовсюду, когда всё начало рушиться. Будто ждали момента.

— И какая из них самая крупная в нашем городе? — спросил я. — Давай, устроим тебе экзамен по криминальной обстановке. Потом, глядишь, передумаешь, хе.

— Ну нет, не дождёшься, я вашему ОВО платить буду, чтобы крышевали. Ладно, короче, самая крутая — группировка «Универмаг». Таких навидался тоже. Типичные «спортсмены», понятия не уважают, из приличных семей, судимостей нет, зато действуют жёстко.

— Так, — я кивнул. — Что ещё?

— Костяк банды — каратисты и боксёры из всяких полулегальных спортивных секций и качалок. Паханом у них был некто Каратист, но его замочил киллер ещё в 93-м, когда тот выходил, пьяный в жопу, из сауны.

— Это ты знаешь, — сказал я, будто и вправду экзаменовал его, взялся за ручку над дверью и сел поудобнее. — А кто вместо него?

— Иван Гордеев, погремуха — Кросс. То ли из-за удара, которым он какого-то амбала вырубил, — Турок, держа руль левой рукой, изобразил подобие встречного удара в боксе — «кросса». — То ли это из фильма, фильм один был, «Последний дон», там тоже был такой Кросс, сын дона. Но как на самом деле, не знаю.

— И что ты про него слышал?

— Много чего, он даже в Москве засветился у нас.