Гитлер оживился, — Рейнхард вы думаете, что следующий удар большевики нанесут в направлении Смоленска?

— Вполне возможно, — не стал спорить с фюрером Гейдрих, — но мои специалисты выдвинули другую версию. Бригада обнаружена в окрестностях Главного автобронетанкового полигона Красной Армии. Поэтому мои люди выдвинули версию о том, что именно там проводятся войсковые испытания, как новой экспериментальной техники, так и серийно выпускающейся…

— Одно другому не мешает… — воскликнул Гитлер, — Скажите, Рейнхард, как вы думаете, раз уж положение этой зловредной бригады установлено, сможем ли мы нанести по ней такой удар бомбардировщиками, чтобы после него она уже не оправилась?

Гейдрих пожал плечами, — Мой фюрер, попробовать, конечно, можно, только наша разведка обнаружила в окрестностях полигона несколько полевых лагерей с танками. Мы предполагаем, что только один из них настоящий, а остальные — пустышки, в которых установлены фанерные макеты боевой техники, а пехоту изображают статисты из ополченцев. НКВД в прифронтовой зоне свирепствует, абвер теряет агентов, да и моя служба понесла потери. Надо ехать и разбираться на месте.

— Рейнхард, — Гитлер отвернулся к окну, — не смею вас удерживать, только будьте осторожны. Это дикая Россия, а не культурная Франция или Чехия. Вас там могут убить.

— Мой фюрер, — сказал Гейдрих, — я возьму с собой лучших специалистов, как для обеспечения собственной безопасности, так и для разгадки тайны "генерала Бережного". Все тайное когда-нибудь становится явным!

— Езжайте, Рейнхард, в добрый путь, — Гитлер обернулся, — в этом сумасшедшем мире я могу надеяться только на вас. Остальные меня все время обманывают, и пытаются свалить на меня свою вину. Оказывается, это я виноват, что они не подготовились к русской зиме…

— Мой фюрер, все то время, которое прошло между завершением французской компании и началом русской, разведка Сталина интересовалась только двумя вещами: наличием на складах вермахта теплых вещей, и зимней смазки для оружия и техники… Если бы наши генералы заранее подготовились к зимней кампании, то фактор внезапности был бы утерян, и начало войны могло быть совсем другим. Сталину и в голову не приходило, что план "Барбаросса" будет рассчитан только на шесть недель.

— Откуда вам это известно, Рейнхард? — встрепенулся Гитлер.

— Все очень просто, мой фюрер, — кивнул Гейдрих, — за первые месяцы войны наша армия взяла в плен большое количество большевистских старших командиров и генералов. Кроме того, по долгу службы я постоянно должен был знать, что именно интересует противника. У меня накопилось достаточное количество материала, чтобы подтвердить сказанное ранее.

— Хорошо, — кивнул Гитлер, — Только вот что получается: не подготовились — плохо, и подготовились — тоже плохо. Запомните, Рейнхард, искусство правителя — это выбирать меньшее из двух зол. Большим злом была бы позиционная война на линии Сталина.

— Да, мой фюрер, — прищелкну каблуками Гейдрих, — я запомню это.

Гитлер пожал Гейдриху руку, — Все, Рейнхард, идите, я надеюсь, что вы и ваши люди сумеете покончить с этим Бережным. Только не пытайтесь там состязаться с новыми самолетами большевиков. Геринг недавно жаловался мне, что теперь они все чаще и чаще встречаются, причем, как раз в полосе группы армий "Центр". Наши люфтваффе совершенно не могут с ними ничего поделать.

— Мой фюрер, командование люфтваффе, наконец, раскинуло своими заплывшими жиром мозгами, и приказало рассредоточить самолеты по небольшим аэродромам. Теперь аэродромы на 3–6 бомбардировщиков и 4–8 истребителей не подвергаются ударам с воздуха — слишком мелкая добыча это для русских "Хищных птиц".