Вряд ли можно передать все те муки, которые пришлось мне вынести для того, чтобы за один день отмахать упомянутые триста девятнадцать километров. Дорога проходила по на редкость живописной местности, мимо проносились изумительные уютные городки, густые зеленые леса, роскошные луга с прихотливо извивающимися речками, и мои пассажирки насмерть обиделись на меня за то, что я категорически отказывалась где-либо останавливаться. Не дала я им возможности выйти из машины, размять усталые ноги, вдохнуть бодрящий воздух, насладиться прекрасным видом. А сколько совершенно уникальных объектов для фотографирования навсегда промчалось мимо безутешной тёти Яди! И ни одна из них не в состоянии была понять взаимосвязи времени и пространства. Когда же они в четыре голоса принялись проклинать меня на чем свет стоит, пришлось капитулировать и сделать несколько остановок, в результате чего к Свебодзицам мы подъехали уже в седьмом часу вечера. А тут ещё мамуля принялась жаловаться на печень. Ещё бы не жаловаться, ведь в последний день нашего пребывания у моря она наелась рыбы про запас.

— У тебя была бумажка с записями, — сказала ей Люцина. — Где она?

— Как где? Я отдала её Тересе.

— Мне?! — возмутилась Тереса. — Ничего подобного! У меня она была с самого начала, а потом я её кому-то передала.

— Так где же она может быть?

— Посмотри в бардачке, — попросила я мамулю. Естественно, вырванной из блокнота странички с нужной информацией нигде не оказалось. Пропала, как в воду канула, придётся информацию восстанавливать по памяти. Адрес кондитерской фабрики — пустяк, любой ребёнок нам её покажет, а на фабрике нам скажут, где у них комнаты для приезжих, так что нет проблемы. Проблема была в другом — я не помнила фамилии человека, у которого был оставлен для нас ключ от этой комнаты.

— Ради бога, поднатужьтесь и вспомните, без фамилии я туда не сунусь! — взмолилась я, останавливая машину наконец у проходной кондитерской фабрики на улице Партизан. — Сейчас без десяти семь, нам: велено успеть до девятнадцати, это я запомнила, сторож в проходной сидит, а ещё там должен сидеть и ждать нас человек с ключом. Как его фамилия? Вроде от какого-то насекомого, но вот какого — убейте меня, не помню!

— Какое-то неприятное насекомое, — неуверенно подсказала тётя Ядя, — кусачее какое-то… Может, клоп?

— Или комар? — выдвинула предположение Тереса.

— Что не таракан — это я твёрдо знаю, — уверенно заявила Люцина. — Может, пруссак? Пан Пруссак?

Нет, никакие нервы не выдержат с этой компанией!

— Остановитесь на чем-нибудь одном, — рассердилась я. — Не могу же я перечислять сторожу всю эту гадость! И побыстрее думайте!

Тереса поднапряглась и выдала новое предположение:

— Вроде бы это было как-то ласкательно.

— Вошка? — немедленно откликнулась мамуля.

— Ну, знаете! — возмутилась я. — Если его зовут пан Комарик, а я буду спрашивать о пани Вошке… Лучше мне туда вообще не соваться! Фиг мы тогда ключ получим! Ещё в суд на меня подадут за оскорбление человеческого достоинства.

— А ты постарайся спрашивать без свидетелей, — посоветовала Люцина.

Нет, с ними каши не сваришь! Похоже, остаток дней своих мы проведём на улице Партизан в Свебодзицах у проходной кондитерской фабрики. На моё предложение отправиться кому-нибудь вместо меня ни одна не согласилась. Оно и попятно — кому охота рисковать, пытаясь установить отношения с лицом неопределённого пола и сомнительной насекомой фамилией! Время шло, не принося новых творческих идей. Правда, Люцина настаивала, что насекомое начинается с шипящей буквы, но все дружно отвергли как шмеля, так и жужелицу, главным образом потому, что от них было трудно образовать уменьшительное.