Дед срывающимся голосом пытался напомнить, что отход через 3–4 часа.

— Без меня, Дирк! Извини, — вздохнул я.

Тот только рукой махнул. И было совершенно непонятно, как он относится к ситуации: с пониманием, или без такового.

Спустя час на запыленном джипе подъехал совсем не старый инспектор профсоюза. Выправка у него была, как у комсомольского райкомовского работника. Радушно пожал руку, поинтересовался самочувствием, полюбопытствовал, почему здесь сижу, а не в каюте. Моя борьба была впереди, поэтому я отвечал скупо, тщательно подбирая слова. За прошедший час мне пришлось выдержать удручающий прессинг со стороны представителя нашей судоходной компании, а именно господина капитана. Он, как официальное лицо, выражал политику собственника парохода, мне же нужен был мой защитник, который бы хоть чуть-чуть, но выступал на моей стороне. Все угрозы, ругательства, обещания крутых денежных штрафов я воспринимал, как заявления далекого отсюда немецкого начальства. Однако я также был убежден в своей правоте (никаких противоправных действий-то я не совершал — сидел лишь, «починял свой примус»), знал, что без второго механика судно просто арестуют до решения проблемы с кадрами.

Попросив вахтенного покараулить мой багаж, мы всей дружной толпой отправились на разборки. У Олега Денисовича близко посаженные глаза по причине нездоровой красноты казались вообще косыми, как у получившего по башке пресловутого пеликана, Грязнов хромал, как укушенный за зад пионер (белая рубашка с короткими рукавами навыпуск, короткие штанишки, выдаваемые за шорты), радостно улыбающийся инспектор и я, успевший получить хорошую порцию южного солнца. Деда пригласить не удосужились.

Капитан решил сразу взять быка за рога. Быком предположительно был я, но вот насчет рогов бы поспорил: в семейной жизни вроде пока все было в порядке. Профсоюзный босс, не переставая улыбаться, кивал головой, как будто соглашаясь со всей негативной информацией, которую взахлеб изливали мастер со старпомом. Мне открылось, что специалистом я был никаким, с коллегами держался высокомерно и заносчиво, злоупотреблял алкоголем — короче был крайне нехорошим типом. Но почему эти козлы так ко мне привязались?

Наконец, господа главные штурмана выдохлись, замолчали, откинувшись на спинки кресел, и, попивая холодную газировку, вопросительно посмотрели на инспектора.

Тот достал свой телефон, покрутил его в руках, будто не зная, что с ним делать, а потом сказал:

— Это слова. Лирика. Где факты?

— Мы свидетелей можем привести, — с жаром откликнулся в попу раненный старпом.

— Да свидетелей и я могу доставить совершенно легко. Не понимаете? Где телексы в компанию? Где записи в судовом или машинном журнале о непристойном поведении вашего господина секонда? Где?

«Вашу мать», — добавил я про себя, надул ноздри и уперся взглядом в капитана. Тот свирепо оскалившись, уставился на меня. Я ему подмигнул и вдруг, понял, что совсем не понимаю поступков этого человека. Любил капитан к месту и нет напомнить всем, что он — первый после бога. Про себя я всегда добавлял: «С конца первый». Медкомиссии у нас ежегодные и крайне строгие, поэтому он должен был быть здоровым, в том числе и психически. Но эти поступки на грани здравомыслия и истерики! В этот момент я полностью осознал, компромиссов у нас не будет: или он, или я.

— А знаете что? Давайте позвоним в Ваш офис! Номер я прочитал, пока мы поднимались сюда, в положенном информационном листке, — прервал мои размышления жизнерадостный профсоюзный босс местного значения.

И не дожидаясь, ответных реплик, застучал по клавишам. Разговор состоялся вполне дружелюбный, со смешками и шутками. Внезапно, инспектор сунул трубку мне:

— Вас просят.