|
Всего добилась сама. Я сильная. Даже вот за эту квартиру, где мы сейчас сидим с тобой, я заплатила такой ценой, которую платить никому не посоветую. Старые, толстые, потливые мужики за малейшее продвижение к простому человеческому жилью меня затаскивали к себе в постель либо пользовались моим телом прямо на столах своих служебных кабинетов. А Вадим упрекнул, что я механическая кукла. Да, я и действительно стала такой, привыкнув ложиться под мужиков лишь когда мне от них что-нибудь нужно. Но не должен, не должен был Вадик мне об этом говорить. Я, может быть, о себе ещё хуже думаю, так пусть бы сказал кто-нибудь другой, но не он. Именно с ним я хоть что-то чувствовала, не любовь, конечно, а привязанность была, жалость была. Он — единственный, кто давал мне испытать что-то, отдаленно похожее на нормальные человеческие отношения, и он — единственный, кто не должен был мне сказать такое», В её голосе опять зазвучала ненависть. «Да она просто опасна в своей слепой ярости! Мне надо следить за каждым своим словом».
Торопливо схватив придвинутую мне стопку, я залпом осушил её, стараясь не выдыхать воздух, чтобы не обжечь горло. Эта последняя доза окончательно доконала меня. Все поплыло перед глазами. Я уже совсем смутно воспринимал её само истязающий рассказ о том, как, избавляясь от улик, привычная к занятиям в «анатомичке», она отделила голову и ноги. Найдя в студии много пленки и дерматиновую сумку, завернула отдельные части тела и, отъехав на автобусе три остановки, незаметно выбросила их в мусорный контейнер. Вернувшись в студию, упаковала туловище в большой чемодан, неизвестно для чего хранимый в мастерской, и, замыв следы крови, стерев, где возможно, отпечатки своих пальцев, с трудом вынесла свой страшный груз из дома. Добравшись до метро, сначала хотела оставить чемодан и незаметно выйти из вагона. Но это было опасно: могли заметить. И тут подсел я, и она придумала новый план, в котором главная роль отводилась мне. Так я и оказался у неё в доме. Мне было уже все равно: от бессонной ночи и спиртного я здорово опьянел. Хотелось скорее лечь в постель и уснуть. «Э да ты совсем размяк, пойдем, ты мне нужен утром крепким и сильным». Я послушно полез под одеяло и с равнодушием воспринимал то, как женщина поудобнее прикладывается ко мне сбоку. Ее руки осторожно провели по моим волосам: «Да не волнуйся ты так, дурачок. Вот увидишь, все будет хорошо. А пока мы с тобою сегодня вдвоем — надо этим воспользоваться. Не так ли?» И её руки начали умело ласкать мое тело. Первым побуждением было возмутиться и оттолкнуть эту страшную в своей эгоистической гордыни женщину, но нервное перенапряжение, опасение вызвать гнев моей непредсказуемой партнерши окончательно сломили мою волю. Да и умело возбуждающие плоть нежные прикосновения принудили покориться. Когда очередное сближение бурно завершилось, я в изнеможении откинулся на подушку и, погружаясь в спасительное, отгораживающее меня от страшной действительности забытье, успел с горечью осознать: «Я такой же, как эта дрянь, сумевшая после преступления заставить себя хладнокровно пить, есть, танцевать и заниматься плотскими утехами». Эта мысль странным образом успокоила меня, заставив понять, что я утром сделаю все необходимое для спасения себя и этой женщины. Она разбудила меня в 6 часов утра и, несмотря на столь раннее время, уже была одета. С удивлением я почувствовал голод и с аппетитом проглотил вареные яйца, хлеб с маслом и выпил два стакана сладкого чая. Затем Нина посоветовала мне сбрить щетину, которая могла вызвать подозрение у бдительных постовых милиционеров, и предложила воспользоваться её бритвой. Скобля намыленные щеки, я с омерзением думал о предназначении этой бритвы в её ванной комнате. Скорее бы избавиться от хозяйки этого дома и никогда здесь больше не появляться, забыв это нереальное в своей страшной нелепости происшествие. Нестерпимо захотелось чудесным образом перенестись отсюда и оказаться дома с женой и Дашу т ко й. |
