Согнувшись в три погибели, я доковылял до окна.

Борт о борт с нашим катером стоял широкий бело— синий глиссер речной милиции. Котяра, увидев меня в окне, завопил еще фомче:

— Славик! Полундра! Менты нас гонят. Давай вниз, Славик. Я без тебя не уеду!

Я ничего не понимал. На той стороне Мойки собралась уже небольшая толпа. У пушкинского подъезда стояло открытое ландо, полное дам в разноцветных старинных кринолинах. В пролетке сидел молодой курчавый парень с бумагами в руках, с цилиндром на голове. Издали я узнал Пушкина. От Дворцовой площади к его дому подходил строем оркестр, одетый в малиновые гусарские ментики. Оркестр по знаку тамбурмажора грянул вдруг почему-то марш из кинофильма «Гусарская баллада». Пушкин в пролетке зажал уши руками и уставился в бумаги на коленях. Он учил свою роль.

Все походило на дурной сон.

— Славик, скорей! Сейчас губернатор приедет. Менты оборзели, Славик! Ёк макарёк!

— О-ля-ля!

Натали, уже одетая, стояла у окна, рядом со мной.

— Сегодня открытие праздника. Я совсем забыла, Слава. Мы тоже должны быть здесь. Помоги мне скорей попасть в отель. Да?

Я кое-как оделся и схватил со стола картонную коробку.

— Это оставь, — сказала Натали. — До вечера оставь в холодильнике. Я рассчитаюсь вечером. Да?…

По Мойке мы помчались к каналу Грибоедова. Там шусков не было, и Котяра причалил к плавучему ресторану напротив валютной пивной «Чайка». Натали узнала за мостом Казанский собор и обрадовалась:

— Я почти дома, да?

Натали хотела бежать к Невскому, но я потащил ее к Итальянской, до подъезда гостиницы отсюда было ближе. До угла она лихо неслась за мной на своих высоких каблучках. На углу остановилась, запыхавшись.

— Все! Больше не могу. Да?

По пустой поутру Итальянской мы пошли шагом к площади Искусств.

— Слава, — сказала она, — мне очень нужна твоя статья. В шесть часов вечера я за ней приду. Я рассчитаюсь. Да?

И тут вдруг до меня дошло.

— Ты хочешь опустить Жорика!

— Что я хочу? — не поняла она.

— Ты хочешь отомстить своему красавцу за то, что он потерял голову от Людмилы. Все очень просто, как огурец, — и я засмеялся.

Она остановилась и строго посмотрела на меня.

— Все очень не просто, Слава. Ты плохой психолог. Любовь здесь совсем ни при чем. Да?

«Тук-тук-тук», — застучали ее каблучки. Она пошла вперед, не дожидаясь меня. Только у подъезда гостиницы она обернулась.

— Да, я совсем забыла. Константэн просил тебе передать эту бумагу, — и она протянула свернутый вдвое ксерокс тринадцатой страницы.

Она подождала, пока я спрячу бумагу в карман рядом с «мандатом» Котяры.

— Слава, ты сделаешь то, о чем я тебя просила?

Я посмотрел в ее тревожные перламутровые глаза.

— Я же обещал.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала меня в губы.

— Мерси… О-ля-ля, — она испуганно вздрогнула.

От скверика к гостинице бежал через дорогу мсье

Леон, что-то на ходу гортанно кричал ей по-французски. Она ему ответила, махнула мне рукой и скрылась за дверями отеля.

Профессор подбежал к гостинице, испепеляюще посмотрел на меня и подошел к знакомому белому лимузину, сказал в окно:

— Еще минуту. Она сейчас будет.

Я тоже пошел к лимузину, надеясь увидеть Константина. Но в машине был только шофер Боря и профессор, уже забравшийся на заднее сиденье. Он отвернулся от меня.

Чтобы не раздражать его, я пошел в сквер. Ни о каком разговоре с ним не могло быть и речи. Выполнить поручение Котяры сегодня было невозможно. Я сел на пустую скамейку в сквере у памятника Пушкину.