— Да уж, поди, не уравнение со всеми неизвестными. Итак, он потерял, надо полагать, и вот вам результат? И всем, получается, уже абсолютно ясны причины и следствия, так на кой черт, понимаешь, воду-то дальше мутить? Не так?

— Я был уверен в вашей сообразительности, когда мы обсуждали данную тему.

— Ну так это — вы, понятное дело, — улыбнулся теперь Турецкий. — Мы же в некотором роде коллеги, верно? А уж мы-то с вами понимаем. В отличие от президента. Который почему-то не хочет понимать. Или, может, ему кто-то нашептывает на ушко? Но в противоположном, знаете ли, ключе? Не задумывались?

— А вы на что, Александр Борисович? Вы же чрезвычайно опытный следователь, человек, не сочтите за лесть, поразительного обаяния. Вы умеете любое, даже абсолютно безнадежное, дело довести до логического конца. Уж мне ли не знать?! И ваше окончательное слово значит, а соответственно, и ценится необычайно дорого. Если вы сами до сих пор этого не знали, то я, можете так считать, уполномочен довести это до вашего сведения. Без всяких экивоков и двусмысленных толкований. Что почитаю за честь.

— Благодарю вас, Зорий Августович, любопытно. Очень любопытно. Но уж раз мы невольно либо вольно затронули эту тему, не сочтете ли вы за труд заодно уж и обозначить, во что оценивается моя профессиональная точка зрения?

Турецкий вынул из стаканчика чистую бумажную салфетку, достал из кармана авторучку, щелкнул стержнем и подвинул то и другое адвокату. Белкин с некоторым удивлением посмотрел ему в глаза, растянул губы в усмешке, взял ручку и написал единичку с несколькими нулями. Пять, что ли? Александр Борисович достал очки, не надевая, приложил к глазам, будто монокль, кивнул и тоже усмехнулся.

— Да, не густо…

— В каком смысле, любезный Александр Борисович? — чуть нахмурился адвокат.

— А во всех… — Турецкий забрал свою ручку, убрал стержень и сунул ее в карман. — Неужели мне вам надо объяснять, что совесть старшего следователя Генеральной прокуратуры не может стоить столь мизерной суммы?

— Вы не поняли, это доллары, — поспешил поправиться Белкин.

— А об рублях и речи не шло. Или что не так?

— Хорошо, — адвокат склонил голову. — И во что, по вашему мнению, может быть она, эта самая эфемерная, мягко выражаясь, штука, оценена? Если по справедливости?

— Добавьте нолик, ну, может быть, тогда…

— Вы прямо-таки как Остап Бендер, дорогой мой! — восхитился адвокат.

— Nobless oblige. — Турецкий развел руками. — Переводить, надеюсь, не нужно?

— А что? — Белкин серьезно посмотрел в глаза собеседнику. — Может, оно так и есть и ваше положение действительно обязывает… Но сам я принимать подобных решений не могу, не имею соответствующих санкций. Однако если вы отнеслись к предложению всерьез, то я готов обсудить… в соответствующих кругах.

Турецкий насмешливо уставился на него:

— Но ведь я еще не получал никакого предложения. Вы просто обмолвились о таком тоже вполне эфемерном понятии, как харизма, даже и не пытаясь при этом разобраться, с чем ее едят. Откуда же мне знать, что конкретно мне предлагается? В чем я должен преуспеть, а от чего отказаться категорически? И потом, вы извините, конечно, но я не могу общаться с тенями.