Миновав последний подъем возле гаража и домика для гостей, он обнаружил, что, уходя из дома, оставил открытой боковую дверь гостиной. Но вроде бы он закрывал ее?

Он преодолел шесть ступенек, чтобы подняться на окружавшую дом бетонную площадку, а потом еще столько же и оказался у парадного входа. Открыв дверь ключом, он вгляделся внутрь. Лампы были по-прежнему зажжены; на ковре из филиппинской пряжи виднелись часы, бутылка и бокал; картина Миро висела на стене в столовой, а полотно Хуана Гриса — на прежнем месте в гостиной, и над всем витал дух одиночества, невольно заставляя вспомнить о бесшабашных вечеринках с морем выпивки и бесконечными разговорами, какие некогда устраивались в этой самой комнате и часто начинались с поджигания пороховых зарядов и залпа из двух миниатюрных бронзовых пушек в честь самых дорогих гостей. Черный Пес застыл в дверях, всматриваясь по примеру хозяина вглубь дома, но когда попытался войти внутрь, был тут же остановлен:

— Спокойно, Черный… На сегодня достаточно. — Пес замер и поднял на него глаза. — У тебя есть свой коврик. И хорошенько охраняй дом, ты ведь у нас замечательная собака. — Он погладил пса по голове и легонько потрепал за уши.

Потом запер сначала основную дверь, а после — ту, что вела на крытую галерею и к беседке. Непонятно, как он мог забыть запереть ее, отправляясь на обход. Ругая себя за промашку, он подошел к маленькому деревянному бару, налил в стакан на два пальца джина и залпом выпил его с таким видом, словно это было ненавистное снадобье для успокоения нервов. Потом погасил некоторые из ламп, оставив гореть ближайшую к своей комнате, чтобы чувствовать себя уютно. В отсутствие Мисс Мэри он предпочитал спать в своем кабинете, чтобы не возникало ощущение покинутости при виде широкой кровати, предназначенной для двоих. Войдя в кабинет, он снял с плеча автомат и поставил его рядом со старой деревянной тростью из гуиры, прислонив к книжному стеллажу у входа, где он хранил различные издания своих произведений. Раз уж он решил отнести автомат на место, в Башню, пусть будет на виду, чтобы снова его не забыть.

Добрая половина его постели была завалена газетами, журналами, письмами. Ухватив за углы покрывало, он сделал большой узел и сбросил его на пол между кроватью и окном, выходящим к бассейну. С видом идущего на эшафот зашел в туалет и исторгнул из себя мутную и вязкую пену. Потом разделся, швырнул рубашку с шортами на пол между биде и унитазом, предварительно положив свой револьвер и тот, что ему дал Каликсто, на край раковины. Снял с деревянного крючка полосатую пижаму, но надел на себя только штаны. Для куртки слишком жарко. Встал на весы, как делал это каждый вечер, и записал результат на стене: «2 окт. 58: 220». Один и тот же вес на протяжении всего года, с удовлетворением отметил он.

Вернувшись в свою комнату, он вынул из ящика стола черные трусики Авы Гарднер и завернул в них револьвер двадцать второго калибра, а затем засунул сверток поглубже в верхний ящик, между патронташем и парой боевых кинжалов. Второй револьвер в ящике не помещался, и, подумав немного, он подошел к платяному шкафу и положил его в карман куртки. После этого направился наконец к кровати, задержавшись на миг возле своей верной портативной «ройял» модели «эрроу». Сбоку от нее, придавленные медным бруском, лежали последние страницы этого проклятого романа, который никак у него не получался. Остро заточенным карандашом он проставил на последней странице дату: «2 окт. 58».

Он взглянул на постель, все еще не решаясь лечь.

Приятное чувство одиночества исчезло, и на смену ему пришла вездесущая леденящая тревога.