Руперто же по-прежнему сидел, прислонившись к дереву, напротив речного причала, в своей красивой панамской шляпе. С тех пор он ни на шаг не сдвинулся со своего места, и казалось, что они с Конде только что прервали разговор. О том, что время не стоит не месте, свидетельствовала лишь зажатая между пальцами Руперто сигара, докуренная почти до самого конца и распространявшая вокруг едкий запах горелого табачного листа.
— Я знал, что ты вернешься…
— Я не слишком опоздал? — полюбопытствовал Конде, указывая Маноло на соседний камень. Лейтенант поднял его и перенес поближе к дереву.
— Как посмотреть. Для меня время — совсем другая штука. Вон взгляните. — Он поднял руку. — Это как если бы я находился там, за рекой…
— В тени деревьев, — докончил Конде.
— Вот именно, в тени деревьев, — подтвердил Руперто. — Оттуда многие вещи видятся по-другому, разве не так?
Конде кивнул и вынул сигарету. Маноло поерзал на камне, оказавшемся чересчур жестким для его худых ягодиц. Он глядел на старика и старался угадать, какую стратегию изберет его друг.
— Ладно, Руперто, здесь, а не за рекой все представляется мне следующим образом: вечером второго октября пятьдесят восьмого года в усадьбе «Вихия» был убит агент ФБР. Его звали Джон Керк, если вас это интересует и если Тенорио вам этого еще не сообщил…
Конде подождал реакции Руперто, но старик по-прежнему высматривал что-то скрытое от глаз Конде за рекой, в тени деревьев: возможно, свою смерть.
— Хемингуэй уехал с Кубы четвертого числа, странным образом прервав работу над очень важной для него книгой. В результате он так ее и не закончил. Он улетел в США — по его словам, чтобы встретиться там со своей женой, уехавшей туда раньше. Однако третьего числа он рассчитал Каликсто, выплатив ему компенсацию. Дал ему пять тысяч песо. Громадные деньги, не правда ли?
Старику явно стало жарко. Он снял свою замечательную шляпу и провел ладонью по лбу. Руки у него были несоразмерно большие, испещренные морщинами и шрамами.
— Нормальная выплата составляла бы двухмесячное жалованье, самое большее трехмесячное… Каликсто получал сто пятьдесят песо. А сколько платили вам?
— Двести. Мы с Раулем больше всех получали.
— Да. Он и вправду хорошо платил, — произнес Маноло.
Находиться в роли бессловесного наблюдателя всегда было для него что нож острый, но Конде неизменно заставлял его сдерживаться и сейчас укоризненно взглянул на лейтенанта, призывая соблюдать уговор, как делал это в былые времена, когда они были самой востребованной парой полицейских в отделе, потому что Старик, лучший начальник из всех, кто когда-либо возглавлял следственное управление, всегда ставил их вместе и даже закрывал глаза на кое-какие нарушения, если это шло на пользу расследованию.
— Этого самого Джона Керка убили двумя выстрелами, — продолжал Конде, одновременно рисуя что-то прутиком у себя под ногами. — Стреляли из автомата Томпсона. Такой автомат был у Хемингуэя и бесследно исчез. В доме его нет, и, как мы выяснили, Мисс Мэри не забирала его после смерти писателя. Это было оружие, которое он очень любил, если не ошибаюсь, оно даже фигурирует в его романах. Вы помните этот автомат?
— Да. — Старик вновь нахлобучил шляпу. — Из него расстреливали акул. Я сам не раз из него стрелял.
— Да-да, тот самый. Убитого агента похоронили на территории усадьбы, но не в первом попавшемся месте, а в загоне для петушиных боев, располагавшемся довольно близко от дома. Смели стружки, вырыли яму, опустили туда труп вместе с полицейским жетоном и засыпали землей. А сверху снова набросали стружек, чтобы никому и в голову не пришло, что здесь могила… Если не ошибаюсь, это произошло третьего числа еще до того, как рассвело и в усадьбе появились другие работники. |