– Ничего, выдержит твоя Жека. Свози ее в Куршавель на недельку, в Баден-Баден. Славная она у тебя. Сестра Дуня тоже славной была, только уж больно шебутной. Все жить торопилась. И все по-своему, по-своему. Мужа себе какого-то нашла непонятного, совершенно не из нашего круга… Ну, мало ли, что он известен. И какая же это известность? Кто сейчас в эти шахматы играет, где, кроме как у Илюмжинова? Хоть развестись догадалась вовремя. За сына вон потом как воевала… Слушай, а что по этому поводу милиция говорит? Ну, насчет всего этого… насчет убийства ее?

– Говорят, что подозревают дорожное нападение. Что кто-то хотел завладеть ее машиной.

– Люди пошли – зверье, ворье. – Марья Антоновна стукнула щипчиками по крахмальной скатерти. – Не то что за машину, за десятку зарежут, скоты. Слушай, Костя, я вот что подумала… ну, по поводу этой Дуниной войны с мужем за Леву. Константин мне еще когда говорил, что он, муж, вроде бы хочет забрать у нее мальчика насовсем.

– Когда он вам это говорил?

– Да вот как виделись мы с ним в последний раз, примерно за неделю до смерти его. Сильно он чем-то был встревожен, озабочен.

– Встревожен?

– Да, я еще успокаивала его, спрашивала, когда отдыхать думает ехать, куда. Он только грустно так улыбнулся, а в глазах – тревога.

– А про Волгоград отец вам ничего не говорил? – спросил Константин.

– Про Волгоград? Нет. А что там – в Волгограде?

– Нет, ничего, я просто подумал… Он ведь с вами по всем вопросам советовался.

– Да по каким вопросам-то? – Марья Антоновна пристально посмотрела на него через стол. – Я про мужа сестры твоей говорила. А ты про что?

Константин молчал.

– Он что говорит-то хоть? – спросила Марья Антоновна.

– Кто? – Константин словно очнулся.

– Да муж ее бывший.

– Я с ним еще не виделся, не разговаривал.

– Но он хоть знает, что произошло?

– Знает, ему сразу, как и нам, стало известно, Зоя сообщила. Они с Дуней через нее вроде бы в последнее время отношения поддерживали. Я во все это не вникал.

– А надо было вникать. Да, дела семейные… Но жизнь, Костя, как река, дальше течет.

– Конечно, Марья Антоновна.

– Чрезвычайно вкусно. – Она «выпила» устрицу из ее раковины, промокнула губы салфеткой. – Что я тебе сказать еще хотела? Из Красноярска жди звонка. Ах, еще вот что… Тут у меня поселком вашим, Калмыковом, кое-кто очень интересовался. Солидный человек, очень солидный. Фамилию пока просил не называть. Но ты уж поверь мне.

– А что с Калмыковом?

– Делать-то что с ним станете? Делить ведь будете. Придется – по завещанию. А значит, продавать.

– Я об этом пока не думал.

– Он не думал. Пора подумать, Костя. Придется продавать. Место там у вас золотое – участок, парк какой. Дом, конечно, хибара эта советская, на слом пойдет. Это место достойно лучшего. Так у меня уже о нем справки наводят.

– Я об этом пока еще не думал, – повторил Константин.

– Вся беда, сынок, что ты все, даже этот вот наш белый свет воспринимаешь как данность – отныне, навечно и неизменно. – Марья Антоновна усмехнулась. – Это не твоя вина. Воспитали так тебя. Всех вас так воспитали. И отца твоего. Я вот помню, как году в 88-м – у меня тогда кооператив был всего-то-навсего, дела мы свои только развертывали – познакомили меня с отцом твоим.