О н н е с м е л д у м а т ь о т а к о м! Но даже глухая боль, отозвавшаяся под пломбой, не помешала ему ответить на вопрос, вынырнувший из бездны, где формы и слова не сопрягались с вещами и образами.

«Почему плутоний? — спросил он себя. — Не уран?»

И понял, что остановился на этом изотопе только вследствие мысленной ассоциации с батареей, питавшей станцию слежения. Причины и следствия замкнулись в круг, как железный обод на шее колодника.

Макдональд пришел в себя от звякнувшего где-то совсем рядом железа. Запалив новый факел, он быстро нашел крюк, вывалившийся из дыры, пробитой с таким трудом. Это было по меньшей мере странно, хоть и не бросало вызова законам природы. С присущей ему настойчивостью Макдональд выбрал новое место и принялся методично сбивать известковую накипь. Он сумел прогнать нежелательное видение, не догадываясь еще, что собственный недреманный разум приготовил ему новый капкан.

Мысль, заставившая его бессильно опустить занесенную для очередного удара руку и выронить зазвеневший молоток, отлилась в законченную формулировку.

Если информация о долине не могла быть донесена с помощью радиоволн, то ее вряд ли удастся передать другими средствами. Человека, вернее, его незабывающий мозг легче держать в плену, чем неуловимый квант электромагнитного поля.

Ощутив себя пожизненным узником, Макдональд заметался по узкому коридору, наполненному свистом и рокотом прибывавшей воды. Мысли расползались и опадали сморщенными лоскутьями, как воздушные шарики, не долетевшие до чистого неба без плафонов и проводов. Воля к сопротивлению была подрезана на корню.

И только пятнышко сумеречного света, долетавшего с вольных благоуханных просторов, куда он не пожелал ступить, серело впереди робкой надеждой.

«Испить предназначенное до донышка…»

23

День по-зимнему короткий и хмурый, хоть и пахли промороженные ветки весной, угасал на глазах. Смит едва успел погрузить бидоны с кленовым соком, как небо в просветах между деревьями, а вместе с ним сугробы и оплывшие шапки на елках поглотила густая синька.

Заиндевелые лошадки покорно фыркнули, дохнув паром, нехотя стронулись и, увязая в снегу, вытащили сани на дорогу. Сухо чиркнули полозья, врезаясь в заледеневшие колеи, задребезжали, соприкасаясь помятыми боками, наполненные бидоны.

Эти знакомые до слез звуки и запахи, эта знобкая дрожь натруженного тела воспринимались как бы отдельными фрагментами забытого, но бесконечно милого целого.

Даже дорога, проложенная в вермонтском лесу, узнавалась не сразу, а отдельными отрезками, когда открывалась поляна, скупо подсвеченная луной, и заколоченный домик на ней с остроконечной башенкой или выплывал поникшим крылом заброшенный трамплин.

Смит и знал и не знал, куда везут его поскрипывающие сани. Вспомнив одинокую сахароварню, когда показались выдыхавшая искры труба и малиновое оконце, он испытал легкий наплыв разочарования. Казалось, что он обманулся в приметах, суливших иную встречу. Но некогда было прислушиваться к себе. Как и там, в лесу, его и здесь подгоняла работа, увлекая на новый памятный след. Сняв запотевшие очки, Смит сощурился на свету, жадно вдыхая бередящие запахи. И стали предвестьями встречи жар печи и ее раскаленный зев, сводящий с ума дух клокочущего сиропа и пар, оседающий на заледеневшем стекле. Время сгущалось, как терявший живую влагу сироп.

Гудящее жерло печи, прикрытое раскаленной заслонкой, превратилось вневременно, как во сне, в камин, где рушились прогоревшие угли. На коврике, уткнув ласковую морду в вытянутые лапы, чутко дремала старушка Сэнди. Он долго смотрел на собаку, приоткрывшую преданный глаз, не догадываясь обернуться, а когда все же повернул голову, то не испытал потрясения, найдя всех в сборе.