|
Словом, снял я с вас возможные подозрения, а теперь удаляюсь на службу.
– Умный ты, однако, – покачал головой Турецкий.
– Мудрый, – поправил Грязнов. – Между прочим, я могу кинуть к ней за руль своего опера, он доставит и доложит. А тебе ехать бы со мной, а? Никак не греет?
– Обещал, понимаешь… – удрученно стал оправдываться Турецкий. – Это было бы варварски жестоко по отношению к молодой вдове. Но воскресенье – кровь из носу! – я посвящу только семье! Ну а ты разве смог бы оттолкнуть, бросить без присмотра несчастную женщину?
– Это ты хочешь думать, что она несчастна. А по моим наблюдениям, ее очень даже устраивает данная ситуация. Надеюсь, тебе не придет в голову заняться еще и организацией похорон?
– Зачем? Есть бюро, агенты. Плати – сами на руках отнесут и зароют… Меня больше сейчас этот Платоша из областной интересует.
– Если не секрет?
– Все зависит от того, какие вопросы он задаст Элине. Из чего, собственно, и можно будет сделать вывод: начнут копать или спишут на очередную разборку.
– Не исключено, – согласился Грязнов. – Так ты расспроси дамочку, а я его отвлеку каким нибудь трепом. По моему, он поддался ее чарам и заканчивать не собирается…
Элина оказалась умнее и сообразительнее, чем он предполагал. Она умела не только говорить, но и слушать. Советом Турецкого воспользовалась полностью, так что в этом смысле следователь мог быть ею доволен. А его вопросы, их последовательность сразу указали Турецкому, что Платон Петрович уже имел единственно приемлемую для себя версию, отступать от которой, видимо, и не собирался. А версия эта выглядела так, что именно полукриминальный бизнес Силина – а каким же еще может быть водочный бизнес?! – и явился главной причиной бандитской разборки. Наверняка кому то он недоплатил или «кинул», как это обычно в уголовной среде, его «поставили на счетчик», он сбежал, его нашли, ну и… понятное дело. На резонный вопрос: почему просто не убили и не закопали где нибудь в лесу? – у следователя был готов ответ: вероятно, хотели все таки по хорошему, без «мочилова». Побазарить, выпытать, что надо, и отпустить жить дальше.
– Странный следователь, – сказала Элина. – Хочет быть мрачным, а губы все время улыбаются… А еще интересовался, чего ты тут забыл. Я ответила.
– Что сказала?
– Пожалел несчастную вдову. Как договаривались.
– Откуда ж мы знали, что ты уже вдова?
– А это только дураку непонятно. Он, кстати, тоже за это ухватился. Может, говорит, у вас и своя версия имеется? Тогда он готов сегодня же, поближе к вечеру, навестить меня в Москве и подробно обсудить ее наедине, без посторонних, так сказать. Каков гусь?
– Что ты ответила? – сухо поинтересовался Турецкий и удивился, что в нем, оказывается, неожиданно вспыхнула ревность. Без всяких к тому оснований.
– Сказала, что для обсуждения версий у меня уже имеется необходимый круг лиц, и расширять его не намерена. В общем, отшила, он сообразил, что ему не светит, и стал хмурым. А, пошел!.. Скажи, наверное, надо подождать, пока увезут… да?
– И дождаться, и дом закрыть, и сторожам на водку дать, чтоб за порядком следили. А как же! Короче, посиди в машине, а я с судебным медиком поговорю… Да, тут еще такой вариант возник. Надо бы нам с Грязновым в областную прокуратуру заскочить вместе с этим Платоном. А тебе Вячеслав готов предложить своего водителя: доставит в лучшем виде, можешь не волноваться. Что скажешь?
Вопрос был, конечно, провокационный. И задал его Турецкий по не совсем понятной самому себе причине. Если хотел в чем то удостовериться, то – в чем?
У Элины вдруг в буквальном смысле вспыхнули глаза, как у кошки, она будто подобралась вся для прыжка. |