— Я вовсе не считаю тебя дешевой и доступной, — мрачно произнес Уго. — Если я кого и виню во всем, то только себя, — признался он. — Но нам нужно оставить прошлое позади и подумать о настоящем. А настоящее требует, чтобы мы объединились ради нашего сына.

— Ты даже незнаком с ним, а уже планируешь его жизнь.

— Но я понимаю его, — заявил Уго. — Я знаю, каково это — иметь только одного из родителей. Знаю, что происходит в твоей голове, если второго из них, как тебе кажется, не волнует, жив ты или умер. — Это была констатация факта. — У Джимми кровоточит душа. Она не будет больше кровоточить.

— Эдвард любил Джимми.

Если Сэнди хотела обидеть его этим заявлением, то добилась своего. Уго слегка отшатнулся и замер.

— Мой сводный брат Лео тоже любит меня. Но он не смог ни заменить мне мать, которой я не знал, ни заполнить ее пустующее место в моем сердце.

С этими словами Уго повернулся и направился в спальню. Ему совсем не понравилась откровенность, с какой он говорил с Сэнди. Еще меньше ему нравилось то, что она последовала за ним теперь, когда ему хотелось побыть одному.

— А кто она была?

Вопрос вызвал у него горький привкус во рту.

— Брюнетка, красавица… — с сарказмом протянул Уго, — озабоченная только тем, чтобы с помощью известных всем женщинам трюков заполучить представителя благородной венецианской фамилии, к тому же не обедневшей, а вполне благоденствующей. — Обернувшись, он посмотрел на Сэнди и увидел еще одну красавицу — правда, блондинку.

Хорошо, думал Уго, подходя к гардеробам, занимающим целую стену, пусть Сэнди не шантажировала меня ребенком, которого мы вместе произвели на свет, и до сих пор не делает этого. Напротив, я сам в данном случае использовал шантаж. Но она тоже не упустит возможности воспользоваться чужими деньгами, рискуя благом своего сына… Как жаль, что я обнаружил ее двуличие! Как жаль, что я не женился на ней, несмотря ни на что, просто чтобы наказать ее на всю оставшуюся жизнь! В этом случае я хотя бы знал о моем сыне, наблюдал, как он растет в ее утробе, присутствовал при его рождении и любил так, что он никогда не узнал бы тех тяжелые моментов, которые переживают все отвергнутые дети.

— Когда она обнаружила, что отец уже женат, а его жена беременна, ей было не очень-то приятно.

— Я не могу винить ее, — ответила Сэнди. — Скорее твой отец заслуживает осуждения. Он, очевидно, только играл с нею.

— Верно. — Жесткая улыбка тронула губы Уго, вынимающего из шкафа чистую рубашку. — Он был молод, самонадеян и непростительно эгоистичен. Но когда моя мать решила порвать с ним и сделать аборт, он проявил себя с совершенно иной стороны, уговорив ее не делать этого… Или, наверное, я должен сказать, что за него это сделали деньги? — цинично предположил он, раскладывая рубашку на кровати. — Впрочем, это не имеет значения. Мать умерла, дав мне жизнь.

— Мне жаль, — пробормотала Сэнди.

— Не жалей. — За чистой рубашкой последовал новый, еще с ярлычком, темный костюм. — Они заранее договорились, что она передаст меня отцу, как только будут улажены все юридические формальности.

— И ты считаешь, что это лишает ее права на чью-либо жалость? Это жестоко и мелочно, Уго, — медленно произнесла Сэнди. Он замер над стопкой нижнего белья. — Со временем у нее вполне могло измениться отношение к тебе. Это случается сплошь и рядом.