Так они и просидели до самого утра, окоченевшие, но счастливые, почти сросшиеся под митиной курткой из черной болоньи.
Вериной матери Митя понравился – серьезный, увлеченный, без вредных привычек.
Начались приготовления к свадьбе. Маринка, добрая душа, помогала, как могла: ездила с Верой в салон примерять платье, искала ресторан, заказывала ансамбль и тамаду. Ее участие было очень кстати, потому что Митя, вернувшись в Москву, сразу и категорически заявил, что по магазинам таскаться не станет, так как должен работать.
Свадьбу сыграли в январе. Медовый месяц провели дома, уезжать никуда не хотелось, да и не было возможности. А дальше потекла обычная, размеренная жизнь. Вера ходила на работу в свой НИИ, Митя сидел за пишущей машинкой, вечерами они ужинали на кухне, обсуждая все те же критические статьи, отсутствие вкуса у поэтов и низкие гонорары литературоведов. Вера по-прежнему мало что понимала в деятельности мужа, но у нее уже выработалась привычка терпеливо слушать все, что говорит ей Митя и непременно поддакивать ему.
Вскоре ей захотелось ребенка. Работу свою Вера любила, но без фанатизма, друзей у нее было немного, а дома она все чаще чувствовала пустоту и скуку. Малыш в ее представлении был бы сейчас очень кстати, он наполнил бы жизнь настоящим смыслом, сделал бы их семью полноценной и более крепкой. Митя не возражал, хотя и не был в восторге от Вериной идеи.
Они перестали предохраняться, но почему-то желанная беременность никак не наступала. Вера решила, что ничего страшного в этом нет, пройдет полгода-год, и все у них получится. Девчонки на работе рассказывали, что иногда организмам мужчины и женщины нужна некоторая притирка, прежде, чем произойдет зачатие.
Вера терпеливо ждала, однако что-то в их с Митей организмах явно не соответствовало друг другу. Притирка не происходила, месяц за месяцем точно в срок наступали критические дни, постепенно повергая Веру в отчаяние.
Она зациклилась на беременности, не могла думать ни о чем другом, перестала получать удовольствие от работы, общения и даже секса. Митя же относился к происходящему совершенно равнодушно. «Нет ребенка, – говорил он, – и не нужно. Значит, не судьба». Он вообще очень верил в судьбу, в предназначение, придавал большое значение приметам и соблюдал кучу ритуалов, прежде, чем приступить к работе над новой статьей.
Веру это убивало. Она уже понимала, что притирка тут не при чем, кто-то из них серьезно болен, необходимо медицинское обследование и лечение. Вера грешила на свою работу. Она целыми днями возилась с химикатами, получала прибавку за вредность. Однако в их лаборатории почти у всех женщин было по одному, а то и по двое детей.
Вера пошла в районную консультацию, тамошняя врачиха оказалась грубой и неприветливой. Узнав, что они с мужем не живут и двух лет, она велела не морочить ей голову, подождать год, а потом уже приходить.
Через год другой врач, уже из кооператива по вопросам семьи и брака, направил Веру на ультразвук, обнаружил у нее воспаление придатков и прописал длительный курс антибиотиков.
Вера делала все, как ей советовали. Стойко переносила дьявольски болезненные инъекции, затем методично пила витамины, взяла путевку в санаторий. Вернулась в Москву с надеждой, что вот теперь ее мучениям придет конец. Но нет – снова проходили проклятые двадцать восемь дней, снова у нее тупо ныл низ живота, а наутро с кровью и слизью выходила из организма ненужная, не исполнившая свое назначение яйцеклетка.
У Веры опустились руки. Она перестала следить за собой, по утрам едва подкрашивала ресницы, на работе держалась особняком, начала курить. Митя, казалось, не замечал происходящих с женой перемен. Его пригласили преподавать на кафедре одного из коммерческих вузов. Домой он теперь возвращался поздно и очень усталый, вяло ел разогретый Верой ужин, перекидывался с ней парой слов и усаживался за компьютер. |