Не сказать, чтобы Вера так уж рвалась к руководству: по натуре она не была вожаком, скорее толковым и вдумчивым исполнителем. Однако, новая должность ей нравилась. У нее сразу возникло множество идей, которые Вера принялась воплощать со свойственным ей упорством и трудолюбием. Не обошлось и без неприятностей: некоторые из коллег, до этого бывшие с Верой на дружеской ноге, стали поглядывать на нее косо, здоровались сухо и официально, подчеркивая ее новое, начальственное положение. Вера понимала, что это обычная зависть, но ей было противно.

Зато со своим завом у нее все складывалось лучше не придумаешь. Зава звали Петр Петрович Кобзя, был он личностью колоритной и весьма оригинальной. Начать с того, что по утрам о его приходе на работу немедленно узнавали все сотрудники, включая молоденьких лаборанток и уборщицу. Кобзя обладал великолепным басом, которому мог позавидовать сам великий Федор Шаляпин. Оставалось лишь гадать, почему он предпочел карьере сольного певца скромную должность химика-технолога.

Внешне Петр Петрович жутко напоминал гоголевского Тараса Бульбу: румяное лицо, кустистые брови, длинные, обвислые казацкие усы и мясистый нос картошкой. Однако, несмотря на явно комедийный облик, относились к нему с уважением. Дело свое Кобзя знал великолепно, работал увлеченно, и, что особенно ценно, умел мастерски выпутываться из любых сложных ситуаций.

Веру Кобзя обожал, называл ее Верунчиком, Верусей, «золотой головушкой», но если, упаси Бог, у них на профессиональной почве возникал конфликт, тут уж он спуску не давал. Его раскатистый голос становился громоподобным, и без того красное лицо свекольно багровело, усы начинали угрожающе топорщиться. Никому, кто бы увидел Кобзю в такие минуты, не пришло бы в голову не то что смеяться над ним, но и просто улыбнуться.

Вера привыкла к холерическому темпераменту начальника, хотя, время от времени, он доводил ее до слез. Зато потом Петр Петрович неизменно извинялся и делал это так тепло и искренне, что не простить его было невозможно.

Лишь немногие в лаборатории, включая Веру, знали, что жизнерадостный, громогласный, пышущий здоровьем Кобзя в юности перенес тяжелейшую операцию на сердце. Врачи давали ему один шанс из десяти, и он схватил этот шанс своей крепкой, жилистой рукой. Схватил и держал намертво. В свои шестьдесят с хвостиком он был здоров, как бык, не знал, что такое насморк, ходил зимой в тоненькой ветровке, в мороз купался в проруби, напрочь отказался от мяса и единственное, что позволял себе из соблазнов – это выпить в праздник хорошей водочки. Когда на Веру нападал очередной приступ тоски и скверного настроения, она всегда вспоминала зава, его оптимизм и жизнестойкость, и ей становилось легче…

…Вера оставила в гардеробе плащ, сменила уличные туфли на легкие «лодочки» и поднялась наверх по широкой лестнице. У двери лаборатории стояла Наташа Куликова и, глядя в зеркальце от пудреницы, старательно подкрашивала губы.

– Привет! – обрадовалась она, заметив подходящую Веру.

– Здравствуй, Натуся. – Вера с трудом заставила себя улыбнуться.

Улыбка получилась натянутой и неестественной. Наташка тут же заметила это, спрятала помаду в кармашек рабочего халата и вопросительно уставилась на Веру.

– Ты чего такая?

– Какая? – Та непонимающе пожала плечами. Меньше всего ей сейчас хотелось делиться своими переживаниями с Наташкой. Однако, она знала, что делиться придется.

В этом плюсы и минусы женского коллектива – невозможно скрыть что-либо от проницательного ока коллег. Если сослуживцы мужчины восторженно глазеют на наше лицо, покрытое толстым слоем грима, и заявляют, как замечательно мы выглядим после бессонной ночи, то женщины, кинув лишь мимолетный взгляд на тщательно запудренные мешки под глазами, тут же всплескивают руками: – Что случилось, дорогая? Их-то на мякине не проведешь! Но зато, если потребуется сочувствие и понимание, его будет сколько душе угодно.