– Я впечатлен, – сухо отозвался он, хотя на самом деле так и было. Яйца-пашот никогда не занимали первых мест в списке его любимых обеденных блюд.

Ее перепачканные мукой щеки зарумянились, и хотя Фрэнсис чуть ли не утопала в фартуке, вероятно, принадлежавшем миссис Паркер, почему-то она выглядела более привлекательной, чем раньше, – более живой.

Потянувшись, он взял со стола оставшуюся полоску теста, но выронил ее, не успев отправить в рот, потому что Фрэнсис шлепнула его по руке.

– Если вы только и собираетесь, что таскать тесто, которое мне стоило таких трудов приготовить, я рассержусь, что мне мешают, – резко одернула она Лусиуса.

– В самом деле, сударыня? – Он поднял брови, так как его не шлепали по пальцам по меньшей мере лет двадцать. – Мне следует в знак благодарности вернуть после обеда пирог нетронутым?

Секунду она смотрела на него, а затем... залилась смехом.

Черт бы ее побрал! Внезапно она стала по-настоящему живой и более чем привлекательной.

– Глупо было так говорить, – призналась она со смехом, еще искрившимся у нее в глазах и приподнимавшим уголки губ, которые, как он отметил, были вовсе не такими уж невыразительными. – Вы пришли сюда помочь? Можете почистить картошку.

Лусиус смотрел на нее во все глаза, как пораженный школьник, и ее слова эхом отдавались в его ушах.

– Почистить картошку? – Он нахмурился. – А как это делается?

Фрэнсис вытерла руки о фартук, скрылась в комнате, очевидно, служившей кладовой, и вернулась оттуда с ведром картошки, которое поставила у его ног, а потом достала из буфета нож и протянула его Лусиусу ручкой вперед.

– Вы, по-моему, достаточно сообразительны, чтобы догадаться самостоятельно.

На самом деле это оказалось совсем не так просто, как представлялось. Если он срезал кожуру слишком толсто, чтобы картошка получалась гладкой и чистой, то в итоге у него оставалась очень маленькая картофелина и большая гора кожуры. Если же он срезал ее слишком тонко, то потом приходилось удалять глазки и всякие другие дефекты, что отнимало немало времени.

Лусиус не сомневался, что у его повара и всего остального кухонного штата случился бы удар, если бы они сейчас его увидели, как и у его матери, и у сестер. Его друзья, может, и не получили бы удара, но лежали бы под столом и, держась за бока, катались бы там от смеха. Только взгляните, виконт Синклер, образчик великосветского джентльмена, зарабатывает себе на ужин – во всяком случае, чистит себе на обед картошку, что даже еще хуже!

Все это время он больше чем вполглаза посматривал на мисс Фрэнсис Аллард, которая выкладывала тесто в глубокий противень. Ее изящные руки и тонкие пальцы проворно двигались, наполняя оболочку ароматным мясом, овощами и густым варевом, которое медленно кипело на плите. Затем она накрыла все это крышкой из теста, прижала ее вдоль всего края подушечкой большого пальца и в нескольких местах проткнула вилкой.

– Для чего вы это делаете? – Выковыряв у картошки глазок, он указал ножом на пирог. – Не выкипит ли вся начинка?

– Если не дать пару выхода, то не исключено, что он сорвет покров из теста, – объяснила она, наклоняясь, чтобы поставить пирог в печь. – И нам придется соскабливать половину теста и начинки пирога со стенок духовки на наши тарелки. Вернее, на вашу тарелку, потому что я получила бы то, что осталось на противне.

И, говоря о сорванных покровах...

Она, вероятно, абсолютно не имела понятия, какую картину представляет, склонившись к плите: ее зад очаровательно округлился под тканью платья – явное доказательство tofo, что фигура у нее все же имелась. С тех пор как они встретились, она и пальцем не шевельнула, чтобы соблазнить его, а ее первые слова, обращенные к нему, если он правильно помнил, были о том, что его следует подвергнуть несчетному количеству самых жестоких пыток.