Конечно, сознавать, что его богатство и знатность не имеют для нее никакой ценности, было даже унизительно. Стало быть, завоевать ее он сможет только своими личными качествами. И возможно, впервые за пять лет Питер почувствовал, что о некоторых из них он может думать без стыда. Однако главным камнем преткновения являлось его имя. Он Уитлиф.

– Довольно, – остановил он своего камердинера, который, отвергнув уже три идеально завязанных шейных платка, ибо счел их недостойным доказательством своего мастерства, приступил к четвертому.

Камердинер – еще одна самостоятельная личность, черт бы их всех побрал! – склонил набок голову и хмуро уставился на дело своих рук.

– Пожалуй, милорд, – согласился он. – Только сюда просится бриллиантовая булавка… вот такая… вот сюда. Отлично смотрится, милорд.

Питер оделся рановато, однако спустился вниз и принялся бродить по бальному залу. Украшенный зелеными ветками, пропитанный запахами хвои, зал выглядел по-праздничному нарядно. В люстрах над головой и в настенных подсвечниках горели свечи. В огромных каминах в противоположных концах зала пылал огонь. Тепла от него было недостаточно, чтобы прогреть такое пространство с высоким потолком, но и продрогнуть тоже было невозможно. А уж после нескольких контрдансов в полном людей зале станет совсем тепло.

Прибыл оркестр. На небольшом возвышении в углу зала уже были разложены инструменты. Сами музыканты в это время, верно, лакомились фаршированным гусем.

В буфетной напротив бального зала хлопотали несколько слуг. Питер пошел перекинуться с ними парой слов. С самого начала его по-настоящему волновало одно – что такая прорва работы окажется не по силам домашним слугам, и он собрался было нанять им помощников.

Но, потолковав с ними, он обнаружил в них необыкновенное рвение – работа на большом балу в Сидли вызывала у домашних слуг восторг, хотя никто из них еще не знал, что их жалованье за сегодня и за завтрашний день удвоено, а ожидавшие в честь Рождества подарки щедрее обычного.

Вскоре Питер уловил движение в бальном зале – очевидно, кто-то из присутствующих в доме гостей уже перешел туда. Ожидая прибытия остальных, Питер вернулся в зал. Он встретит их у входа с матерью, Барбарой и Кларенс.

Через четверть часа он уже обменивался рукопожатием с мистером Маммертом и кланялся миссис и мисс Маммерт, осыпая обеих комплиментами и благодаря всех троих за то, что почтили его праздник своим присутствием. Это был первый грандиозный прием в Сидли, где Питер сам, в качестве хозяина, принимал гостей.

И праздник этот, ей-богу, не последний.

Компания из Финчема прибыла в последних рядах. Сердечно поприветствовав леди Маркем, которая шла в паре с Тео, Питер заметил, что мать с леди Маркем лишь учтиво кивнули друг другу. За леди Маркем с Тео шли Эдит с Морли, а за ними – полковник и миссис Осборн. Сюзанна с дедом по материнской линии замыкали шествие.

Сердце у Питера так бешено колотилось, что его стук, казалось, был слышен всем.

На Сюзанне было все то же зеленое платье, в котором она появлялась на провинциальной ассамблее в Сомерсете и на концерте в Батском аббатстве. Ее волосы были уложены мягкими локонами, которые держала маленькая жемчужная диадема. На шее красовалось жемчужное ожерелье. Глянцевый жемчуг переливался и казался новым, и можно было побиться об заклад, что это рождественский подарок одного или сразу всех ее родственников. Возможно, и тонкий веер слоновой кости, который она сжимала в обтянутой перчаткой руке, тоже подарок.

Ее щеки горели румянцем, но глаза были потуплены. И ни тени улыбки на лице. Питер подумал, что она, верно, согласилась бы оказаться где угодно, только не здесь. Наверное, она никогда его не простит за этот бал и этот праздник запомнится ей как самый худший из вечеров.