– Можно принудить их родителей к штрафу, – ответила хозяйка. – Но это уже другое дело.
– Подумать только! Если бы на нем были хоть носки, то у закона не было бы вопросов! Глупость какая!.. Вы тоже спите в носках? – поинтересовался я у хозяина.
Он улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Но я не снимаю часов! – уточнил он.
В этот момент она и появилась. В красной пижаме, заспанная, стриженная под каре и рыжая, она стояла босая на ковре и смотрела на нас вопросительно.
– Почему вы разговариваете так громко?
– Прости, дорогая! – сказал отец. – Мы увлеклись.
Мать вышла из-за стола, взяла девочку на руки и, извинившись, ушла наверх.
– Как ее зовут?
– Ида, – ответил хозяин, улыбнувшись…
К этому времени мне исполнилось пятьдесят пять лет, и я был совершенно один, если не считать моей милой, постаревшей Настузи.
Что-то произошло со мною тем вечером, когда я увидел в доме своих знакомых эту маленькую девочку с серьезным лицом и со следами от подушки на щеке. Что-то загрустило в моем сердце, не давая спокойно спать, и путало сновидения с наваждениями, расстраивая меня совершенно.
Целую неделю я ходил сам не свой, постоянно видя перед собою ее босые ножки, так удобно вставшие на пушистом ковре, и губки, алые в тон пижаме.
– Что со мною? – спросил я няньку.
– То же, что и со мною, – ответила Настузя. – Твое сердце полно любовью, и тебе некуда ее расплескивать. У тебя, как и у меня, не было детей и не на кого проливать свою отцовскую доброту и нежность. А теперь мы с тобою уже годимся в дедушки и бабушки, а потому всякое кукольное личико вызывает в нас умильное желание потрогать эту нежную кожу на шейке и поцеловать завиточек над ушком… Так-то вот…
И когда во мне совместилось мое томящее чувство со словами, сказанными мудрой Настузей, болезнь моя облегчилась, я подумал, что вот та любовь, которая не принесет в своем финале драмы, вот то чувство, которое вознесет мою душу, не оскверняя тела, и все в конце закончится самым естественным образом. Я благословлю свой предмет любви и умру спокойно и со счастием в груди…
С этой минуты я стал часто бывать в доме своих знакомых адвокатов, ставших со временем моими добрыми друзьями.
Я никак не мог налюбоваться на Иду и баловал девочку со всем отчаянием, как самый любящий отец. Я задаривал ее самыми дорогими игрушками, ходил с ней в зоопарк и поднимался на Эйфелеву башню, рассказывал малютке самые интересные сказки, которые помнил еще со времен своего детства.
Она с удовольствием слушала про Репку и про Илью Муромца, про Кощея Бессмертного и Бабу Ягу, сажающую Ивана-дурака в печь, а про Царевну-лягушку сказала, что это самая хорошая сказка, которую она слышала.
– Может быть, те лягушки, которых мы с тобою видели в зоопарке, – предположила Ида, – может быть, под их кожей тоже скрываются царевны?
– Может быть, – согласился я.
– И им тоже повстречается Иван, запустив стрелу в болото?
Я кивнул.
– И потом, когда Иван полюбит царевну, он сожжет ее кожу в печке, чтобы она всегда принадлежала только ему? А царевна из-за этого уйдет к злому Змею Горынычу?
– Все может быть.
– Но Иван спасет ее, отрубив Змею головы, и, заживет с нею счастливо?
– Ага.
– Почему ты со всем соглашаешься? – спросила Ида, держа мою руку в своей теплой ладошке.
– Потому что ты права…
– У вас чудесная дочь! – признавался я родителям Иды. – Только вы не настораживайтесь по моему поводу! Просто у меня нет своих детей, а очень надо кого-то любить!
– Почему вы не женитесь? – спросила мать. |