|
Я понимала, конечно, что, если я позвоню, мама сразу начнет язвить и будет разговаривать со мной как с младенцем. А что, если позвонить Брендану? Тогда можно надеяться, что трубку возьмет Рут, и я просто попрошу ее передать папе – не маме, а именно папе! – что со мной все в порядке, но я решила бросить школу и некоторое время поживу в другом месте. Тогда мама, когда мы с ней в следующий раз встретимся, не сможет сразу начать меня обвинять в том, что я никого не предупредила, и не будет без конца твердить «тебя-же-могли-изнасиловать». Но, открыв дверцу будки, я сразу увидела, что телефонная трубка вырвана с корнем. Ну что ж, ничего не поделаешь.
Может быть, мне разрешат позвонить с фермы? Вполне возможно.
– Я вижу, вы с Шебой уже познакомились, – сказала мне какая-то девушка лет восемнадцати в джинсах на лямках, появляясь из старой части дома. – Ты, наверное, только что приехала? Клубнику собирать? – Она говорила с каким-то смешным акцентом – уэльским, наверное. – Да-а. Да, клубнику. Где мне… зарегистрироваться? Она почему-то нашла выражение «зарегистрироваться» ужасно смешным, и меня это ужасно разозлило: ну, откуда мне было знать, как у них тут это называется? Продолжая смеяться, она ткнула пальцем на дверь – оба запястья у нее были обмотаны эластичным бинтом, как у какой-нибудь звезды тенниса, хотя мне подобная предосторожность казалась на фиг ненужной, – а сама пошла в сторону сарая, явно намереваясь рассказать остальным сборщикам, что новенькая, видно, вообразила, что будет жить в гостинице.
После этого я окончательно поняла, что это тот самый голос, который я слышала по телефону сегодня утром. Да, это был мистер Харти. Вдруг у меня за спиной распахнулась какая-то дверь, и пожилая женщина в перепачканном комбинезоне, зеленых резиновых сапогах и не слишком чистом шейном платке стала загонять меня в кабинет, как какую-то курицу, – широко расставив руки. – Давай-давай, юная леди, доктор тебя сейчас посмотрит. Шевелись. Новая сборщица, да? Ну, я так и думала. – Она впихнула меня в тесный кабинет, где пахло картошкой. Там был письменный стол, пишущая машинка, телефон, полки с папками, постер с надписью «Великолепная Родезия» и множество фотографий дикой природы; за окном виднелся двор и разобранный трактор. Мистеру Харти было, пожалуй, за шестьдесят; лицо у него было спокойное, почти флегматичное, а из носа и из ушей торчали клочья волос. Не обращая на меня внимания, он сказал женщине: – Билл Дин, похоже, только что хорошенько нюхнул. И ему захотелось обсудить «детали развозки», представляешь? – Дай-ка подумать, – сказала женщина. – У него там все шоферы какой-то «бубонной чумой» заболели, так что завтра нам, пожалуй, лучше отвезти всю клубнику в Кентербери. – Да-а, пожалуй. А знаешь, что он еще сказал? «Хорошо бы вам, землевладельцам, и всем нам, остальным, тоже помочь». Землевладельцы! Это банк землей владеет, а земля владеет тобой. Вот что такое быть «землевладельцем». И, между прочим, это он, а не я возит свою семью отдыхать на Сейшелы или куда-то там еще… – Мистер Харти снова раскурил погасшую трубку и мрачно посмотрел в окно. – А это еще что такое? Я проследила за его взглядом, увидела за окном все тот же разобранный ржавый трактор и наконец поняла, что он имеет в виду меня. – Я новая сборщица. – Новая сборщица, вот как? Не уверен, что нам нужны еще сборщики. – Мы же с вами сегодня утром говорили по телефону, мистер Харти! Вы сказали, что нужны. – Утром! Так это когда было! Чего об этом вспоминать? – Но… – Господи, думала я, если я не получу здесь работу, что же мне тогда делать? Пожилая женщина, рывшаяся в шкафу с папками, оглянулась на нас через плечо и сказала только одно слово: – Гэбриел. |
