— Где я? — спросила у него Наташа.

— Добро пожаловать в страну ацтеков, — внушительно отвечал господин на чистом русском языке, вперив в нее черный взгляд. Но ответ не понравился Наташе: выходило, что это не она сама, как заправский конквистадор, добралась до этой страны, а этот вот незнакомец ее сюда привез — так по-хозяйски он себя вел. И вообще — в нем было что-то театральное выспреннее. Выпендривается, объяснила себе Наташа дочерним языком. Ей отчего-то этот господин показался не искренним. А потом — отчего он так ловко шпарит по-русски, коли он мексиканец?

— Буэнос диас, — задиристо сказала Наташа, понимая, что, кажется, проснулась. И просто представилась: — Наташа..

— Виктор Карерас, — сказал господин. — Адвокат, дипломат, писатель….

Все ты врешь, подумала Наташа, еще и писатель. Ишь, какой павлин. И странно, что он представился так неофициально, без отчества, подумала она, но тут же сообразила, что в Мексике, должно быть, нет отчеств. Да и она не назвала своего — Ардальоновна. И представилась еще раз:

— Наталья Брезгина. — Помедлила и добавила: — Историк, доцент.

— Прошу, — сказал синьор Карерас и повел рукой.

— Спасибо, — сказала Наташа не без вызова.

И они пошли вон из храма, и новый знакомец деликатно поддерживал Наташу под локоток.

Глава 21. ВИКТОР И СОЛВЕЙГ

— Что ж, — говорила Солвейг О’Хара, разглаживая Наташину бумажку на стеклянном журнальном столике, посередине которого стояла разрисованная загадочным серым орнаментом огромная черная, как камень, керамическая миска с земляными орехами. — Далеко он забрался. Это на самом Севере, детка, ближе к американской границе. А разрешения для посещения северных мексиканских штатов у тебя наверняка нет.

— Нет, — согласилась Наташа, вспомнив вопрос в агентстве, который ей задали и который ее так удивил.

Они втроем сидели в гостиной апартаментов Солвейг в небоскребе, расположенном на холме в одном из самых фешенебельных районов мексиканской столицы. Стена гостиной была стеклянная, и город был виден, как в телевизоре. Помимо миски с орехами на столе были, конечно, и рюмки, и лимон, и соль, и бутылка золотой текилы. Текилу ведь можно пить всегда, до, во время и после, — это Наташа уже усвоила. Одно было плохо: сейчас она на текилу смотреть не могла, ее мутило и, кажется, расстроился желудок. Должно быть, давала о себе знать та мутная и вонючая вода, что принес ей бармен. Ох, если б он заранее знал, что она русо, принес бы, наверное, минералки…

Но как ни дурно было Наташе после пережитого в Дакторис Колониа — она отдыхала. Хоть и чрезмерно велика была гостиная, по-иностранному огромен экран плоского телевизора и кудрява береза в кадке, стоявшей на пластиковом полу, в квартире Солвейг было прохладно и уютно. Забавно, думала Наташа, чтобы отвлечься от неприятностией с желудком, у нас наоборот — в кадках растут как раз кактусы, а березы — на свежем воздухе.

— Русской синьоре полезна была бы неделька на океане, прежде чем пускаться в пампасы, — сказал Виктор. — Вы, Наташа, как бы это поделикатнее выразиться, несколько зеленого цвета. Не сердитесь, но вы, кажется… как это по-русски… испили нашей водопроводной воды?

— Да, — призналась Наташа. — Испила. И воды, и вашей текилы.

— Ну, детка, текила еще никому не вредила, — вмешалась Солвейг.