— Видишь ли, Генрих, нюансы ведь всякие бывают. Информация может всплыть очень неожиданно. Например, девочка догадается, перепугается и захочет сразу же все выложить тому, кто за ней приехал. Дескать, все скажу, только верни меня домой. Да еще скажет, что эти сведения больших денег стоят. Примерно половина так называемых профессионалов, продумав ситуацию как следует, спрячет Аню в каком-нибудь укромном месте, а то и вовсе бесследно уберет. Конечно, после того как сумеет узнать все ее секреты. И сам при этом скроется так, что отыскать его будет непросто— В общем, в случае с твоим парнем мы по крайней мере от этих осложнений гарантированы.

— Ладно… — вздохнул Птицын. — Когда его надо отправлять в столицу?

— Строго говоря, «вчера». Лучше, если он успеет уехать сегодня через час-полтора, а вечером уже будет в Москве и начнет выполнять задание. Тут, брат, промедление смерти подобно, как выражались Петр I и Владимир Ильич Ленин. Наверно, именно поэтому у них всегда все получалось не «как всегда», а так, как им было нужно.

— Вот незадача, — проворчал Генрих, — придется его очень разочаровать…

Примерно то же происходило и сегодня. Забрались в постельку, побесились, повертелись, поигрались, немного передохнули. Надька завела разговор, что у нее молоко бежит ручьем и ей приходится по четыре бутылочки отцеживать, потому Алешенька все высосать не может, он еще маленький, хотя вроде бы кушает вволю, даже больше нормы. Таран терпеливо слушал все эти откровения через полудрему, привалившись к Надькиному пухлому и удивительно уютному боку. Можно было, наверно, и поспать, против чего Таран был очень даже не против, но тут тишину квартиры нарушил дверной звонок.

— Это еще кто? — дернулась Надька. — Мы вроде никого не приглашали…

— Может, тетя Тоня уже пришла? — зевнул Юрка.

— Она с ключом ходит и не стала бы звонить. — В голосе Надьки звучала явная тревога.

Да, все-таки прошлое бесследно не прошло. Таран, хоть и был убежден, что никакой прямой угрозы за этим звонком в дверь не стоит, разом стряхнул с себя расслабуху и принялся одеваться. Звонок повторился и прозвучал очень настырно, требовательно. Опередив Надежду, Таран вышел в прихожую и глянул в глазок.

— Свои, свои, — бас Генриха Птицелова Юрка расслышал даже раньше, чем сумел рассмотреть его на лестничной площадке.

Таран отпер дверь, впустил командира. И — очень удивился. Птицын приехал один, с цветочками, с тортиком и даже — в отличие от Тарана! — еще и бутылкой шампанского и коробкой шоколадных конфет.

— Ой, Генрих Михайлович! — пропищала из-за Юркиной спины явно обрадованная Надежда, запахнувшаяся в халатик. — Что ж вы нас не предупредили?

— Ну, я решил, что как крестному папе можно и без пред упреждения! широко улыбнулся Птицын, а Юрка каким-то чутьем уловил, что Птицелов слегка фальшивит. И догадался скорее сердцем, чем разумом: похоже, его четырехсуточный отпуск прекращается, едва начавшись. Хотя найти какое-то рациональное объяснение этому не мог.

— С новорожденным, товарищи бойцы! — Генрих Михайлович вручил Надежде букет.

— Юр, там вторая ваза была, — распорядилась Надежда, принимая цветочки, шампанское надо в холодильник поставить, только в морозилку не клади, а то бутылку разорвет!

И торт поставь тоже. А конфеты на стол в кухне…

— Успеется, не торопи мужика, — благодушно произнес Птицелов, и на какие-то мгновения Тарану показалось, будто он ошибся в своих первоначальных предположениях.