Я, «наслаждаясь красотами природы», старался не расслабляться, вполне резонно предполагая, что вездесущие «органы» нас здесь рано или поздно вычислят. Однако, что стоит предпринять для того, чтобы обезопаситься, пока придумать не мог. Лучшим вариантом было бы «лечь на дно» и отсидеться где-нибудь на нейтральной территории, никак не связанной с нашей троицей. Сколько я слышал, при поисках беглецов, власти первым делом выявляют родственников и знакомых, резонно предполагая, что к ним в первую очередь отправятся за помощью или прятаться преступники.

    -  Аарон Моисеевич, я опять о милиции. Вы говорили, что у вас большой дом, и в нем нас будет трудно отыскать, но, мне кажется, вы нашу милицию недооцениваете. Спиноз там, согласен, мало, но не суметь обыскать дом…

    -  Почему же недооцениваю… - легкомысленно, как мне показалось, произнес Гутмахер. - Я с уважением отношусь к людям этой трудной специальности. Их профессионализм в этом случае ни при чем, просто у меня есть свои резоны. Вы забываете, что я, какой-никакой, но ученый. Так что не беспокойтесь, пока нам ничего не грозит…

    Мне осталось только пожать плечами, что я, кстати, и сделал, и поверить ученому на слово. Кто знает, может быть, академик Жолтовский, строя дом, предусмотрел какой-нибудь подземный ход или тайный бункер.

    К нашему возвращению, вопреки опасениям, «Олюшка» одиночества не испугалась, так как еще не проснулась. Мне не осталось ничего другого, как заменить ее у плиты и приготовить завтрак. Аарон Моисеевичи взял на себя более трудную, но в чем-то и приятную обязанность, отнести его «Олюшке» в постельку. Там он надолго застрял и вернулся уже после того как я вымыл посуду.

    Время приближалось к часу дня, когда наша чаровница, наконец, появилась в гостиной. Особой радости мне это не доставило, так как тут же у них с Гутмахером началась любовная игра.

    Не знаю, как я выгляжу со стороны, когда бываю влюблен, но надеюсь, что все-таки не таким законченным и умильным идиотом, как Аарон Моисеевич.

    Судя по всему, их с Ольгой отношения еще не дошли даже до невинного поцелуя и развивались очень неспешно. Ольгу это, как мне показалось, вполне устраивало. Скорее всего, это был первый случай в жизни девушки, когда за ней красиво ухаживали, а не сразу тащили в койку, и это ей, похоже, понравилось, Мне вначале тоже было любопытно наблюдать их рекогносцировки, томные взоры и вздохи, но скоро надоело быть третьим лишним, и я решил заняться чем-нибудь более продуктивным.

    Чтобы чем-нибудь развлечься, я взялся исследовать гутмахерскую библиотеку. Несложно было догадаться, в ней преобладали научные книги на разных неведомых мне языках, которые меня не заинтересовали, даже несмотря на завлекательные графики, формулы и тисненые переплеты. Однако, я не сдался и продолжал искать чего-нибудь попроще и доступнее для нас, средних умов. После продолжительных изысканий я откопал несколько неведомых мне романов неизвестных авторов, изданных еще до 1917 года, и к ним несколько разрозненных томиков собрания сочинений Антона Чехова.

    К Антону Павловичу у меня всегда было уважительное отношение, но сразу я за него не взялся, предпочтя роман какого-то графа Нооля. Привлек меня этот Нооль тем, что перекликался титулом и фамилией с известным графом Нулиным, чьи ночные приключения с некоей Натальей Павловной когда-то игриво описал Александр Сергеевич Пушкин. Увы, граф Нооль оказался таким же плохим писателем, как граф Нулин ловеласом. Мне даже показалось, что он никакой не граф и не писатель, а уездный письмоводитель, от провинциальной скуки накатавший глупый роман на романтический манер Жорж Занд. Причем, как всякий отечественный автор, он не удовлетворился чистой романтикой и сложными взаимоотношениями бедной сиротки, впоследствии, как это обычно бывает, оказавшейся принцессой, и юного красавца герцога, а полез в дебри психологии и тяжелой народной доли.