Штольце начал:

— Партизанская война, с которой мы столкнулись, и любое активное движение сопротивления могут развиваться в широких масштабах лишь при наличии идеи. Идеи, которая объединяет участников движения.

— Что вы этим хотите сказать, Густав?

— Только то, адмирал, что эта идея должна быть достаточно сильной для того, чтобы возбуждать энергию и решимость борцов. И мы сами питаем эту идею, адмирал.

— Вы хотите сказать, что рейх породил сопротивление? В чем-то вы правы, Густав.

— Когда я работал на Востоке в 1941 году, я был уверен, что наша победа близка. Но после поражения под Москвой многое изменилось. Нужно пересмотреть наши методы на оккупированных землях, адмирал. Ведь совершенно очевидно, что ставка на грубую силу себя не оправдала. Многие лидеры держав, которые сражаются против нас, развивают эту форму войны и используют партизанские части. Я много беседую с русскими консультантами. И они уверяют меня, что сам Сталин только приветствует наши жестокости в отношении их мирного населения. И это можно сказать и о де Голе. Он сидит в Англии и радуется нашим провалам. Ведь движение сопротивления во Франции не стало слабее. А только усилилось. Они отвечают нам жестокостью на жестокость.

— Вы хотите сказать, что методы, которые мы применяем неэффективны.

— Это говорю не я, адмирал. Это говорят факты.

— Я это вижу, Густав. И я рад, что вы стали реалистом. Но что делать?

— Нужно доложить фюреру. И предложить ему план по выходу из кризиса. Мы еще способны это сделать!

Канарис усмехнулся. Подобные мысли пришли в голову не только Штольце. В последние месяцы об этом говорили многие.

— Что же вы предлагаете конкретно, Густав?

— Я разработал кое-что по Русской освободительной армии генерала Власова.

— Не думаю, что подобный доклад будет принят фюрером благосклонно, Густав. Фюрер не доверяет Власову и утверждает, что эту армию для широких боевых действий использовать нельзя.

— Почему же?

— Фюрер не считает этих солдат надежными. Никакой самостоятельности он Власову не даст. Вооружать РОА Власова он не желает. Это его мнение. И не думаю, что его можно изменить сейчас. После Сталинграда и Северной Африки фюрер заявил, что даже германский народ не оправдал его надежд.

— Я хотел задать вам один вопрос, адмирал. Вы бываете в ставке часто.

Канарис понял, о чем желает спросить Штольце. У фюрера обнаружились симптомы болезни Паркинсона. Эти слухи беспокоили многих в руководстве Германии.

— Вы о болезни фюрера?

— Да. Ходят слухи…

— Доктор Кринис и профессор Брандт сделали заключение, что у фюрера наступило хроническое перерождение нервной системы. Во время своих речей на публичных выступлениях фюрер выкладывается на полную. Это истощает его.

— Что врачи?

— Фюрер не слушает ни Брандта ни Криниса. Он обратился к доктору Морелю. А Морель считает, что симптомы болезни связаны со способностью фюрера к массовому внушению.

— А что другие врачи из окружения фюрера?

— Мюнхенский врач доктор Гудбарлетт, ныне принадлежащий к самому близкому окружению фюрера, верит в «звездный маятник» и считает, что фюрер непогрешим. Это мессия, который приведет германский народ к победе. Только самому этому народу нужно сплотиться вокруг фюрера и выполнять его волю.

— Но разве доклад о положении дел в нашем тылу не заставит фюрера пересмотреть некоторые аспекты нашей политики?

— У вас есть аргументы, Густав? Аргументы, которые смогут убедить фюрера?

— Я много беседовал с двумя русскими, что живут ныне в Германии и сотрудничают с нами.