|
И снова, как на набережной Кона, двое любовников обменялись тем жгучим взглядом, который когда-то дал смелость Лусто измять кисейное платье. Журналист привлек к себе Дину за талию, она подалась, и две щеки соприкоснулись. - Спрячься, мать идет! - вскричала испуганная Дина и побежала навстречу г-же Пьедефер. - Мамочка, - сказала она (эго слово было для суровой г-жи Пьедефер лаской, перед которой она никогда не могла устоять), - хотите сделать мне большое удовольствие? Велите заложить коляску, поезжайте к нашему банкиру, господину Монжено, с записочкой, которую я вам дам, и возьмите у него шесть тысяч франков. Идемте, идемте, речь идет об одном добром деле, идемте в мою комнату! И она увлекла за собой мать, которой, видимо, очень хотелось узнать, кого ее дочь принимала в будуаре. *** Два дня спустя у г-жи Пьедефер было важное совещание с приходским кюре. Выслушав сетования старой матери, пришедшей в отчаяние, кюре сказал поучительно: - Всякое нравственное возрождение, не подкрепленное глубоким религиозным чувством и достигнутое не в лоне церкви, построено на песке... Все обряды, предписываемые католической верой, требующие усердия я столь мало понятые, служат необходимыми препонами, укрощающими бури дурных страстей. Добейтесь же от вашей дочери выполнения всех религиозных обязанностей, и мы спасем ее... Через десять дней после этого совещания особняк де ла Бодрэ опустел. Графиня и ее дети, ее мать и домочадцы, к числу которых она присоединила наставника, - все уехали в Сансер, где Дина пожелала провести лучшее время года. Говорят, она была очень мила с графом. Париж, июнь 1843 г. - август 1844 г. |
