— У меня все, — сказал главный редактор. — Да, еще одно… Ты слушаешь?

— Слушаю, — повторил он механически.

— Удачи тебе.

— Что ж, спасибо, шеф.

Главный редактор сказал еще что-то, но Андрей Кареев уже повесил трубку и вышел из телефонной будки. Новый Арбат сразу навалился на него со всех сторон, оглушив ревом и звоном, дохнув в лицо жаром нагретого за день асфальта и удушливой вонью выхлопных газов, ослепив яростными солнечными бликами, горевшими на хромированных бамперах и лобовых стеклах. Кареев вынул из кармана сигареты и закурил, чиркнув непривычно большим колесиком архаичной медной зажигалки, сделанной из пулеметной гильзы. Зажигалка была самая настоящая, времен Второй мировой, и служила предметом завистливых насмешек коллег. Он обнаружил ее, разбирая вещи деда, собственноручно отладил и очень ею гордился. Воспоминание о том, как он хвастался зажигалкой в редакции, вызвало на лице Кареева бледную тень улыбки: оказывается, было время, когда он мог отвлекаться на подобные мелочи и даже испытывать по этому поводу какие-то эмоции. Теперь в это верилось с большим трудом.

Он медленно двинулся по тротуару в сторону Воздвиженки, безотчетно стараясь держаться в самой гуще толпы и понимая, что это вряд ли поможет ему, если за него возьмутся всерьез.

Шагая в плотном потоке спин и затылков, он думал о том, что, возможно, напрасно драматизирует ситуацию.

Работа журналиста — настоящего журналиста в понимании Андрея Кареева во все времена заключалась в том, чтобы пощипывать сильных мира сего за пятки, не давая им расслабляться и утрачивать бдительность.

Вполне естественно, что тот, кого хватают за пятки, отбрыкивается это происходит на чисто физиологическом уровне. Сознание в этом процессе никакого участия не принимает, так что и обижаться, по сути дела, не на кого. Если пытаешься укусить за ногу, к примеру, коня, будь готов схлопотать копытом между глаз — таков закон джунглей. А уж если не успел увернуться, и тебе засветили в лоб, будь добр не скулить и не рассчитывай на милосердие — это, опять же, закон джунглей.

Кареев с растущим удивлением начал понимать, что был совершенно не готов к такому повороту событий, Умом понимая, что ходит по краю и в любой момент может соскользнуть во тьму, он все-таки привык рассчитывать на то, что принято называть поддержкой коллектива — в самом широком смысле слова, разумеется. Где-то поблизости всегда были коллеги, ворчливый шеф, умница Татьяна, многотысячная армия читателей, в конце концов. Но он даже не предполагал, что в один прекрасный день его как овцу отделят от общего стада и потащат на убой, а стадо спокойно пойдет дальше. Оставшись в одиночестве он растерялся и не знал, куда податься и с чего начать. Материала у него накопилось на три статьи, но теперь ему негде их опубликовать.

Строго говоря, он с самого начала понимал, что опубликовать что бы то ни было из раскопанных сведений ему вряд ли удастся. Жадный до денег главврач одной из московских клиник, которого они так крепко «приложили» вместе с Татьяной Тарасовой, оказался не сам по себе — у него обнаружились покровители. Разумеется, именно этого и следовало ожидать. Но, докопавшись до имен этих покровителей и кое-что сопоставив, Кареев схватился за голову, ощутив настоятельную необходимость проверить, на месте ли она до сих пор. В свете раздобытых им сведений увольнение с работы было наименьшим из того, что можно было ожидать. Это было предупреждение, первый слабенький звоночек, но, как оказалось, и его хватило, чтобы сбить журналиста Кареева с ног.

Он свернул на Никитский бульвар и устроился на скамейке, закуривая новую сигарету и с некоторым усилием заставляя себя сидеть спокойно. Если люди, которым он наступил на мозоль, отдадут «горячий» приказ, он все равно ничего не сделает, так к чему беспокоиться и выставлять себя на посмешище, шарахаясь от каждой тени на виду у всей Москвы?

«Сволочи, — подумал он, наблюдая за тем, как дерутся в траве не поделившие чего-то воробьи.