Впоследствии Салтыков-Щедрин никогда не перепечатывал «Противоречий». По свидетельству Н. А. Белоголового, сатирик не раз подшучивал над своей первой повестью: «до того она была дика, восторженна и написана под очевидным впечатлением фурьеристских тенденций». В автобиографическом письме к С. А. Венгерову от 28 апреля 1887 года Салтыков-Щедрин именовал свой дебют «недоразумением», прибавив, что «Белинский назвал его бредом младенческой души». Но эти ретроспективно-иронические оценки не отражают, разумеется, отношения Салтыкова к своей первой повести в пору работы над нею.

В творческом развитии Салтыкова «Противоречия» занимают значительное место как первый набросок в разработке одной из главнейших тем всего творчества писателя — темы социальных контрастов русской действительности. В повести наметились и некоторые сквозные мотивы и типы позднейших произведений Салтыкова-Щедрина. В характеристике помещичьего быта Крошиных угадываются, например, очертания будущих сатирических картин «пошехонского раздолья». Всепоглощающая «страсть к деньгам», мелочное утомительное стяжательство «женщины-кулака» Марьи Ивановны Крошиной предсказывают целую галерею щедринских типов, действующих «в сфере благоприобретения» на страницах «Благонамеренных речей», «Господ Головлевых», «Пошехонской старины». От Нагибина протягиваются нити к «горестным» сомнениям Веригина («Тихое пристанище»), страданиям Бобырева («Тени»), исканиям Крамольникова («Приключение с Крамольниковым»), размышлениям Имярека («Мелочи жизни»).

Вместе с «Запутанным делом» повесть «Противоречия» привлекла к себе внимание политической полиции Николая I и послужила одной из причин ареста и ссылки Салтыкова.

…публика чувствует потребность отдохнуть от этого шума…опомниться от неистовых воплей и кровавых зрелищ… — Салтыков намекает на поражение романтического направления, перекликаясь с Белинским, который констатировал в «Мыслях и заметках о русской литературе» («Петербургский сборник», 1846), что «романтические драмы, кровавые, страшные, эффектные» пишутся «все реже и реже… скоро они и совсем прекратятся. И хорошо! Лучше вовсе ничего, нежели много великолепного или какого бы то ни было вздору!» (В. Г. Белинский, т. IX, стр. 451).

…эгоизм, наконец, есть определение человека, сущность его… — В понимании эгоизма Салтыков исходил из так называемой теории «разумного эгоизма» французских просветителей XVII–XVIII веков и Л. Фейербаха. Эта теория была горячо поддержана Белинским, петрашевцами и Герценом, предлагавшим «именно на эгоизме, на этом в глаза бросающемся грунте всего человеческого, создать житейскую мудрость и разумные отношения людей» («Новые вариации на старые темы». — «Современник», 1847, № 3, отд. II, стр. 29. Ср. А. И. Герцен, т. II, стр. 96)

Умереть… умереть — уснуть, как говорит божественный Гамлет… — слова Гамлета из одноименной трагедии Шекспира, акт III, сцена I, монолог: «Быть или не быть…».

…Вечный жид… — Агасфер, герой средневековых сказаний, еврей-скиталец, осужденный богом на вечное существование за то, что не дал Христу, изнемогавшему под тяжестью креста, отдохнуть на пути к месту распятия.

Глава

При жизни Салтыкова не публиковалось. Черновой автограф «Главы» хранится в Пушкинском доме. Рукопись не датирована. Первое упоминание в печати об этюде «Глава» с кратким изложением содержания и отдельными извлечениями из него дано в статье В.