Изменить размер шрифта - +
С содроганием отвергла. Как – я, живая (то есть – счастливая, то есть – богатая), пойду отбирать у него, мертвого, его последнюю добычу?! От одной мысли содрогаюсь. Так или иначе, я его последняя (может быть – предпоследняя!) радость, то, что он с собой в могилу унес. Мертвых не грабят.

 

 

 

 

Расстрел царя

 

 

Возвращаемся с Алей с каких-то продовольственных мытарств унылыми, унылыми, унылыми проездами пустынных бульваров. Витрина – жалкое окошко часовщика. Среди грошовых мелочей огромный серебряный перстень с гербом.

 

Потом какая-то площадь. Стоим, ждем трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный выкрик:

 

– Расстрел Николая Романова! Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!

 

Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая, и тоже (то же!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего. Хоть бы кто! Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, снова отводят глаза – куда? Да так, в пустоту. А может, трамвай выколдовывают.

 

Тогда я, Але, сдавленным, ровным и громким голосом (кто таким говорил – знает):

 

– Аля, убили русского царя, Николая II. Помолись за упокой его души!

 

И Алин тщательный, с глубоким поклоном, троекратный крест. (Сопутствующая мысль: «Жаль, что не мальчик. Сняла бы шляпу».)

 

 

 

 

Покушение на Ленина

 

 

Стук в дверь. Слетаю, отпираю. Чужой человек в папахе. Из кофейного загара – белые глаза. (Потом рассмотрела: голубые.) Задыхается.

 

– Вы Марина Ивановна Цветаева?

 

– Я.

 

– Ленин убит.

 

– О!!!

 

– Я к вам с Дону.

 

Ленин убит и Сережа жив! Кидаюсь на грудь.

 

 

 

Вечер того же дня. Квартирант-коммунист 3<<ак>>с, забегая в кухню:

 

– Ну что, довольны?

 

Туплю глаза, – не по робости, конечно: боюсь слишком явной радостью оскорбить. (Ленин убит, белая гвардия вошла, все коммунисты повешены, 3<<ак>>с – первый)… Уже – великодушье победителя.

 

– А вы – очень огорчены?

 

– Я? (Передергиванье плеч.) Для нас, марксистов, не признающих личности в истории, это, вообще, не важно, – Ленин или еще кто-нибудь. Это вы, представители буржуазной культуры… (новая судорога)… с вашими Наполеонами и Цезарями… (сатанинская усмешка)… а для нассс, знаете. Нынче Ленин, а завтра…

 

Оскорбленная за Ленина (!!!) молчу. Недоуменная пауза. И быстро-быстро:

 

– Марина Ивановна, я тут сахар получил, три четверти фунта, мне не нужно, я с сахарином пью, может быть, возьмете для Али?

 

 

 

(Этот же Икс мне на Пасху 1918 г. подарил деревянного кустарного царя.)

 

 

 

 

Чесотка

 

 

Сейчас в Москве поветрие чесотки. Вся Москва чешется. Начинается между пальцами, потом по всему телу, подкожный клещ, где останавливается – нарыв. Бывает только по вечерам.

 

На службах надписи: «Рукопожатия отменяются». (Лучше бы – поцелуи!)

 

И вот недавно – в гостях, родственник хозяйки, тоже гость, настойчиво и с каким-то сдержанным волнением расспрашивает хозяйку дома о том, как это, и что это, и с чего это начинается, и от чего кончается – и кончается ли.

Быстрый переход