Изменить размер шрифта - +
Радость, рукопожатия, угрызения, что так долго не виделись, изумление, что так долго могли друг без друга… – «Ну, как ты жил все это время? Плохо?» – «Марина! Я был совершенно счастлив: я два месяца пребывал в древней Индии».

 

Именно – пребывал. Весь.

 

С Бальмонтом – всё сказочно. «Дороги жизни богаты» – как когда-то сказал он в своих «Горных Вершинах». – Когда идешь с Бальмонтом – да, добавлю я.

 

Я часто слышала о Бальмонте, что он – высокопарен.

 

Да, в хорошем, корневом, смысле – да.

 

Высоко парит и снижаться не желает. Не желает или не может? Я бы сказала, что земля под ногами Бальмонта всегда приподнята, т. е.: что ходит он уже по первому низкому небу земли.

 

Когда Бальмонт в комнате, в комнате – страх.

 

Сейчас подтвержу.

 

Я в жизни, как родилась, никого не боялась.

 

Боялась я в жизни только двух человек: Князя Сергея Михайловича Волконского (ему и о нем – мои стихи Ученик – в Ремесле) – и Бальмонта.

 

Боялась, боюсь – и счастлива, что боюсь.

 

Чту значит – боюсь – в таком свободном человеке, как я?

 

Боюсь, значит – боюсь не угодить, задеть, потерять в глазах – высшего. Но что между Кн. Волконским и Бальмонтом – общего? Ничего. Мой страх. Мой страх, который есть – восторг.

 

Никогда не забуду такого случая.

 

1919 г. Москва. Зима. Я, как каждый день, зашла к Бальмонтам. Бальмонт от холода лежит в постели, на плечах – клетчатый плед.

 

Бальмонт: – Ты, наверное, хочешь курить?

 

Я: – Нне очень… (Сама – изнываю.)

 

– На, но кури сосредоточенно: трубка не терпит отвлечений. Главное – не говори. Потом поговоришь.

 

Сижу и сосредоточенно дую, ничего не выдувая.

 

Бальмонт, радостно: – Приятно?

 

Я, не менее радостно: – М-м-м…

 

– Когда ты вошла, у тебя было такое лицо – такое, Марина, тоскующее, что я сразу понял, что ты давно не курила. Помню, однажды, на Тихом Океане…

 

– Рассказ. – Я, не вытянув ничего, неослабно тяну, в смертном страхе, что Бальмонт, наконец, заметит, что курение – призрачное: тень воина курит тень трубки, набитой тенью табачного листа, и т. д. – как в индейском загробном мире.

 

– Ну, теперь покурила. Дай мне трубку.

 

Даю.

 

Бальмонт, обнаруживая целостность табака: – Но – ты ничего не выкурила?

 

Я: – Ннет… все-таки… немножечко…

 

Бальмонт: – Но зелье, не загоревшись, погасло?… (Исследует.) Я ее слишком плотно набил, я ее просто – забил! Марина, от любви к тебе, я так много вложил в нее… что она не могла куриться! Трубка была набита – любовью! Бедная Марина! Почему же ты мне ничего не сказала?

 

– Потому что я тебя боюсь!

 

– Ты меня боишься? Элэна, Марина говорит, что меня – боится. И это мне почему-то – очень приятно. Марина, мне – лестно: такая амазонка – а вот меня – боится.

 

(Не тебя боялась, дорогой, а хоть на секунду омрачить тебя. Ибо трубка была набита – любовью.

Быстрый переход