— Вот тупица этот Зигмунт, надо же так затянуть… Дай мне что-нибудь! Черт, ноготь сломала…
— Разрежь, — нетерпеливо предложила Тереска.
— Исключено, это шнур для белья.
— Ну и что? Потом свяжешь.
— Нельзя, говорю же тебе — это шнур. Для белья.
— Подумаешь! Почему, спрашивается, шнур для белья нельзя связать узлом?
— Не знаю. Но нельзя. Дай что-нибудь твёрдое. Ну, там, гвоздь, проволоку.
— Анита, переложи яйца сюда, — распорядилась пани Букатова, заглядывая в коридор с корзиной в руке. — О, Тереска! Откуда ты взялась? Добрый вечер. Ты прямо как на заказ, я привезла из деревни кровяную колбасу, возьмёшь для мамы.
Шпулька схватила корзину и сунула её в руки Тереске, которая как раз управилась с узлом.
— Переложи сюда яйца. Четыре десятка… нет, пять, нет, мама, сколько мы себе оставим?
— Полсотни. Чемодан не трогай, я сама распакую. Тереска потеряла всяческое терпение.
— Святая Мадонна, вы что, обчистили закрома какого-то богатого фермера? Надеюсь, закрома родины остались целы. Зачем столько всего? Шпулька, ну ты даёшь, неужто все это добро тащила пешком?
— А то! Представляешь себе наше путешествие? С этими узлами! С пересадкой! Народ валом валил в Варшаву, поезд был набит под завязку, пришлось ехать в купейном.
— Зачем вы так себя загрузили?
— Потому что все свежее и натуральное. В городе такого не достанешь. Такой кровянки уже с войны не делают, а яйца прямо из-под курицы, — авторитетно объяснила Шпулька. — А перо с настоящего гуся. Погоди, надо вытащить ещё сметану для этой тётеньки…
Тереска поняла, что придётся смириться. Шпулька не придёт в себя, пока не рассосётся этот катаклизм с багажом. Ничего не оставалось, как подключиться к авралу, чтобы сократить его. Но распирающие её чувства рвались наружу, требуя слова.
— Заходил Богусь, — безразличнейшим тоном проронила Тереска, придерживая громадный узел.
Шпулька, на глазах которой завязывался в лагере этот роман, уронила свёрток с кровянкой.
— Что?! О Боже, так разрыв сердца можно получить! Ну и как?!
— Не знаю. Вот хочу с тобой обсудить, — ответила Тереска, испытывая одновременно восторг и уныние. — Он сегодня был. Только что ушёл.
— Как сегодня? Я думала, давно уже. Осторожно, перо держи вверх ногами, а то разлетится…
Страдания страданиями, но проза жизни, несмотря ни на что, требовала своего. Нагруженные тюками и прочими ёмкостями, Тереска и Шпулька двинулись к живущей поблизости знакомой тётеньке. Передали ей все, что полагается, и вернулись. Тереске был вручён внушительный кусок кровянки, который она приняла с полнейшим безразличием, лишь бы не обидеть. Шпулька пошла проводить подругу, после чего Тереска проводила Шпульку, а потом все повторилось…
— Какая-то ты странная, — неодобрительно подвела итог Шпулька, услышав подробный отчёт подруги. — Не знаю, в чем тут дело, но если тебе кто-то жутко не нравится, или тебе на него наплевать, то ты становишься само обаяние, прямо дух захватывает. Умная, неотразимая и все такое прочее. А с Богусем катастрофически глупеешь. Я уже в лагере это заметила, только не успела тебе сказать.
— Как ты думаешь, он тоже это заметил? — озабоченно спросила Тереска.
— Слепой бы это заметил. Разве что поглупел бы с тобой заодно. Не хочу тебя огорчать, но мне не показалось… с другой стороны, оно и к лучшему, что он пришёл, когда ты не слезы лила, а дрова колола.
— Может, и к лучшему, — согласилась Тереска. Она только сейчас начинала соображать, как надо было себя вести, что делать и о чем говорить. |