От дворца к воротам, ведущим в город, тянулась длинная аллея, по обеим сторонам которой стояли голые деревья. С другой стороны раскинулась широкая лужайка, на которой было практически негде укрыться. В огромном внутреннем дворе перед входными дверями горели фонари, заливая лужайку ярким светом, и сам город тоже сиял огнями.

— Похоже, что-то происходит, — пробормотал Диллон. — Везде будет полно солдат!

Они переглянулись и пожали плечами. Путь через парк занял долгое время, и к тому моменту, когда они добрались до угла, все запыхались. Наконец, они отыскали трубу, заваленную опавшими листьями и скрытую за нависающими ветвями вечнозеленого кустарника. Джей прополз по ней первым, а Финн последовала за ним сразу же, как он дал сигнал, предварительно сняв и спрятав свой плащ — она не хотела перепачкать его. Антуан чуть было не застрял посередине, но Диллон начал толкать его сзади, а остальные тянули спереди и, в конце концов, они общими усилиями вытащили его наружу. Потом выбрался Эртер, а следом за ним — Диллон. Все радостно заулыбались. Теперь им ничто не угрожало.

Несмотря на ливень, на улицах толпился народ. Был канун Самайна, и город веселился. Повсюду висели фонари, а горожане были ярко одеты, бросая вызов ночи мертвых.

С нарядным видом горожан резко контрастировало блеклое убожество нищих, собравшихся в закоулках. Некоторые выпрашивали еду, деньги или приют на ночь, но большинство просто сидело на тюках.

Выглянув из темного переулка, Диллон и Антуан обменялись взглядами. Лукерсирей всегда был знаменит своими нищими, в таком количестве их еще никогда не было, в особенности на богатых улицах рядом с дворцом. Многие были одеты в простую аккуратную одежду ремесленников или фермеров; они несли детей, пастушьи посохи, сумки с инструментами, и, как ни странно, серебряные чайники и ковши.

Ребятишки по одному выбрались на оживленную улицу. Они разбились на три группы: Антуан и Эртер, как обычно, друг с другом, Диллон заявил, что лучше всего справится в одиночку, а Джей и Финн, пожав плечами, остались вместе, как им было велено. У них оставалось всего несколько часов на то, чтобы собрать необходимые им сведения, ибо вернуться нужно было до полуночи. Полуночи и дня мертвых.

— Что случилось, Гита?

Донбег бегал туда-сюда перед дверью, горестно пища. Он взглянул на Изолт и издал высокий пронзительный звук, точно от боли. Она поднялась.

— У тебя что-нибудь болит? Что случилось?

Он встал на задние лапки, положив передние на дверь.

— Ты хочешь выйти? Нам грозит опасность?

Она осторожно открыла дверь, готовая метнуть рейл, зажатый у нее в руке. Часовой, сидящий напротив, вскинул голову и, увидев Изолт, вскочил на ноги.

— Простите, миледи, я просто...

— Не нужно извиняться, — сказала Изолт, шагнув следом за Гита, который понесся по коридору. Донбег привел ее к узкой боковой двери, положил на нее лапки, взглянул на Изолт и, снова пронзительно пискнул. Она очень осторожно приоткрыла ее, ожидая увидеть приближающихся стражников. К ее ужасу, Гита немедленно бросился в непогожую ночь. В считанные секунды его маленькое тельце исчезло из виду. Она звала его, мысленно и вслух, но он не вернулся.

Вскоре к струям дождя начала примешиваться мелкая морось брызг водопада, и все стены заблестели от сырости. Босой, он поежился от холода, хватавшего за пятки. Ты что-то совсем разнежился, упрекнул он себя и ускорил шаги, растирая ладонями плечи.