— Тогда я немного подожду и посмотрю, в какой узор ткачиха сплетет наши жизни, — точно так же серьезно ответила Изолт.

Мегэн была очень рада услышать ее слова, ибо они показывали, что девушка, по крайней мере время от времени, ее слушала, но решительно сказала:

— Не трогай парня, Изолт, это нехорошо. На него наложили действительно ужасное заклятие и он очень зол на колдунью. Ему и так сейчас нелегко.

Изолт открыла было рот, чтобы возразить, но вспыхнула и ничего не сказала, вспомнив ту хандру, которую у него вызвал ее вчерашний вопрос. Жизнь с этими южанами сделала меня грубой и высокомерной, подумала она. Задавать вопросы без позволения!

Когда Бачи, наконец, снова появился на поляне, его кудри слиплись от пота, на обнаженной груди и плечах живого места не было от царапин. Мегэн поманила его к себе, и ее морщинистое лицо было необычайно добрым.

— Послушай, Лахлан, мальчик мой, у меня тут для тебя килт и плед моего отца. И его сан-до и спорран. Я берегла их долгое время. Тебе нужна одежда, не можешь же ты идти по стране в старых штанах Изабо. Они тебе малы!

Бачи жадно схватил одежду, его топазовые глаза сверкали, хандру точно рукой сняло.

— Смотрите, на спорране герб Мак-Кьюиннов и на броши, которой закалывают плед, тоже. — Он повернул брошь, чтобы лучше ее разглядеть, и Изолт увидела эмблему — олень в прыжке с короной на ветвистых рогах. — Я не видел оленя, вставшего на дыбы, с тех пор, как был ребенком. — Его голос неожиданно сел. — А милый старый плед — мой отец никогда не носил ничего другого.

— Только не мой, — Мегэн погладила плед, свисавший с ее плеч. Глядя на его пышные складки, сколотые брошью с огромным изумрудом, нетрудно было поверить в то, что она происходила из рода Ри.

— Кто был твой отец, Мегэн? — спросил Бачи, поглаживая темно-зеленый бархат куртки. — Мне кажется, я никогда не знал точно степень нашего родства. Я просто помню, что ты всегда была рядом, когда я был ребенком.

— Да, я на самом деле всегда была рядом. Я была рядом, когда твой отец был младенцем, и твой дед, и прадед тоже. На самом деле, столько твоих предков играло у меня на коленях, что я почти всех их уже забыла. Ты мой правнучатый племянник — так будет наиболее правильно, если опустить примерно десять «пра».

В голосе Мегэн прозвучала такая ирония, что ни Бачи, ни Изолт так и не поняли, серьезно она говорит или шутит. Она улыбнулась и покрутила драгоценный камень у себя на груди.

— Моим отцом был сам Белочубый, — гордо сказал она. — Я его старшая дочь, а Мэйред Прекрасная, которая получила Лодестар после него, была моей младшей сестрой.

— Но Эйдан Белочубый умер четыреста лет назад!

— Нет, всего лишь триста пятьдесят девять. Он дожил до очень преклонных лет, мой дайаден, хотя и оставил престол, когда ему исполнилось семьдесят, решив, что пора дать шанс и дочерям. Мэйред получила Лодестар, а я — Ключ Шабаша в один и тот же год, в семьсот тридцать четвертом. Я никогда не забуду этот год.

— Но это значит, что тебе должно быть... — Бачи попытался в уме подсчитать ее возраст, но сбился.

— Напомни мне дать тебе несколько уроков математики, — сухо сказала Мегэн. — Мне четыреста двадцать семь лет, хотя спрашивать об этом было не слишком тактично с твоей стороны. Боже мой, я чувствую себя старухой, говоря об этом. Я почти забыла, как долго все это тянулось. Разборка бездонной сумки нагнала на меня ностальгию... Иди и надень килт и спорран моего отца, Лахлан, и носи их с гордостью, ибо он был воистину великим человеком, возможно, самым лучшим Мак-Кьюинном из них всех.

— Ты зовешь меня Лахланом.